Французские и американские мыслители, формулировавшие три века назад права человека и гражданина, имели каждый раз в виду права для своего соотечественника, но они представляли его как гражданина вообще, человека вообще. Поэтому, когда страны именно с этой культурной традицией как победители во второй мировой войне формировали на европейский манер все мироустройство, (а СССР как их союзник и победитель тогда старался быть с ними заодно), они задали соответствующие нормы уже как нормы, предписанные практически всем государствам и обществам мира вообще, требующие действительно любого жителя Земли считать от рождения обладателем и субъектом этих прав. (И создали суд, чтобы следить за их соблюдением. Орган исторически-показательно называется Европейским судом по правам человека).
Послевоенный миропорядок в одну систему страны с разным политическим устройством, которое в значительной степени было обусловлено разной историей. Весьма условно эти различия обозначаются как различия «Запада» и «Востока».
Наше общество, шедшее своими историческими путями, не выработало таких форм охраны индивида, личности, какие сложились в обществах «Запада». Объектом заботы у нас обычно были коллективные субъекты — род, семья, община, народ. Но элиты и правители по своим причинам не раз и не два пытались перевести российское общество в европейскую колею. В чем-то это удалось, в чем-то (еще) нет. Присоединением к международным организациям и соглашениям по правам человека наши правители, начиная со Сталина, ставили себя под контроль этих организаций, обременяли себя соответствующими обязательствами. Но тем же правителям, начиная со Сталина, было удобнее управлять «по-нашему». А такое управление видит все права (включая и права на милость) только на стороне управляющих. На стороне управляемых лишь обязанности и долг.
Это с самого начала поставило нашу страну и страны со сходной политической и социальной конструкцией в сложное положение в части вопросов о правах человека, о гражданских свободах. В сталинскую Конституцию были внесены основные права человека, такие, как свобода слова, свобода собраний и пр. (Правда они упоминались после пространных статей о правах и гарантиях социального характера, что отражало ценностный приоритет таковых). Эти же права есть и нынешней Конституции. Разрыв между декларацией и практикой хорошо отражался в анекдоте тех лет: «Скажите, я имею право на…? — Имеете. Скажите, а я могу…? — Не можете».
«Запад», надзирающий за соблюдением подписанных конвенций и обязательств, ставил «Востоку» – Советскому Союзу, а затем России в строку их нарушение. Один тип нашего ответа – выполнение отдельных требований (например, выпустить кого-то из тюрьмы) под давлением либо в порядке торга, другой – молча игнорировать. Пытались найти и третий. Это нашумевшая некогда доктрина «суверенной демократии». Ее простая суть: отстаньте с вашей критикой насчет нарушений прав человека в России. Когда нам надо, будем нарушать, а называть это будем все равно демократией. Но выяснилось, что аудитории для этого заявления нет. Свои и так все понимают и в слове демократия не нуждаются. Да и те, на Западе, все видят и за демократию это считать не будут.
Самым же существенным был ответ, в котором содержалось принятие прав человека как проблемы и темы, но делалась попытка их смягчения и перетолковывания. В ООН на базе Всеобщей Декларации Прав Человека, принятой в первые же годы существования организации, были далее разработаны и предложены странам для подписания два пакта. «Пакт о политических и гражданских правах» [1] и «Пакт о социальных и экономических правах» [2]. Первый обострял гражданскую проблематику и тему прав и свобод индивида, второй больше толковал о попечении государства относительно благополучия его граждан. Характерным образом, отмечают эксперты ООН, «западные страны с рыночной экономикой стремились делать больший упор на гражданские и политические права, тогда как страны восточного блока подчеркивали важность экономических, социальных и культурных прав».
На вызовы западных модернистских парадигм, универсалистических и либеральных по своей природе, обычным ответом «Востока» является их фундаменталистская переинтерпретация. В 2006 году в России была опубликована «Православная «Декларация прав и достоинства личности». В этот момент Россия Путина вовсю отворачивала от горбачевско-ельцинского курса с его попыткой хотя бы частичной ориентации на западные либеральные ценности и ценности прав человека в том числе. Православная Декларация объявляла о полном развороте курса: «на первый взгляд схожие ценности христианской и либеральной системы – прежде всего, ценности человека, его свободы и его прав, на самом деле принципиально различны… речь идет об отличии: нравственного человека, нравственной свободы и нравственных прав человека от секулярных и свободных от нравственности, а можно сказать, безнравственных человека, свободы и прав человека».
Русская православная церковь не осталась в стороне от мирских дискуссий и распрей, включилась [3] в мировой антиглобалистский/фундаменталистский тренд: «В Декларации критикуется происходящее в современном мире «насаждение западного жизненного уклада в качестве универсального», что приводит к «растворению культурного и мировоззренческого своеобразия народов в безликой массе глобализационного либерализма». Декларация обращает внимание на относительность и ограниченность либеральных «прав человека», отмечая, что существуют и более высшие ценности – «вера, нравственность, святыни, Отечество», а поэтому абсурдно допускать, чтобы «осуществление прав человека подавляло бы веру и нравственную традицию, приводило бы к оскорблению религиозных и национальных чувств, почитаемых святынь, угрожало бы существованию Отечества».
Вопрос о правах человека не остался лишь на уровне таких грандиозных институций, как ООН, государства и церковь. У нас он проник и в массовое сознание. Для большинства россиян он, конечно, не принадлежит к вопросам, обсуждаемым в повседневной жизни. Вместе с тем, и в толще массового сознания продолжает действовать культурная традиция, которая находится в открытой или скрытой полемике с «Западом». В данном случае она ставит ценности повседневности – ценности жизни, здоровья, работы и пр. выше неповседневных ценностей свободы. (Точно та же логика противостояния Западу в других случаях утверждает, наоборот, нашу «духовность» в противовес его «материальности». Примерно так сконструированы полемические фигуры цитированной выше Православной Декларации прав человека).
В недавних опросах Левада-центра дважды – в 2017 и в 2019 году затрагивалась проблематика прав человека. Гражданам предлагался длинный набор различных прав – и подчеркнуто утилитарных (право на образование, медпомощь, отдых и т.п.) и собственно гражданских – свобода слова, свобода собраний и т.п.
Первые десять позиций в 2017 году все оказались заняты правами, которые относятся к категории социально-экономических. «Свобода слова» была выбрана одной третью (34%) опрошенных, это поставило ее на одиннадцатое место в общем списке результатов. Для примера право на «медицинскую помощь» назвали вдвое чаще (70%, второе место).
Прошло два года, и в 2019 году повторение того же опроса дало существенно иные результаты. Первые позиции продолжали занимать те же социальные права, впрочем, в их структуре состоялись важные перемены: право на «справедливый суд», поднялось с шестого места на третье. Но «свободу слова» теперь выбрали более половины опрошенных (58%), и она встала на шестое место. Другие свободы – свободу собраний, свободу перемещения, свободу совести выбирали тоже в полтора раза чаще. Этот подъем имел разную крутизну в разных населенных местах. В малых городах и селах это был переход с десятого-одиннадцатого места на седьмое-восьмое. В средних и крупных городах – с десятого на четвертое-пятое, а в столице с далекого четырнадцатого – на шестое.
Опрос открывает продолжающуюся в обществе полемику между разными ценностными шкалами у разных групп жителей. За два года многое изменилось, но разница в позициях разных групп населения осталась. Смотрим на отношение к свободе слова в разных слоях российского общества, каким его застал опрос 2019 года. Эта ценность стоит на пятом месте ценностной иерархии у мужчин (64%), но на седьмом у женщин (54%). Среди людей с высшим образованием эта ценность свободы слова – на пятом месте, а для людей с общим средним – на десятом. Для студентов она на четвертом месте (выше права на бесплатное образование!), для пенсионеров – вдвое ниже, на восьмом. Для безработных она еще менее значима (десятое место), но для рабочих важна (четвертое место, сразу вслед за правом на справедливый суд).
Отмеченная динамика ценностных установок не является монотонной и непреложной. Будущие опросы могут показать и остановку описанных тенденций, и движение вспять. И – самое главное – она может находиться в противофазе с динамикой самих дел со свободами и правами в реальности. Ценность свободы слова вполне вероятно растет именно потому, что покушений на свободу слова всё больше, а ценность права на справедливый суд – потому, что возможностей его реализовать все меньше.
Такое положение вполне возможно на коротких дистанциях. Фундаменталистские подходы и обскурантизм в массмедиа и бюрократической практике крепчают у нас в отечестве. Мусульманский фундаментализм нарастает на Востоке и распространяется в Европу. Она противопоставляет ему ценности прав и свобод человека, но призрак европейского секулярного фундаментализма тоже начинает бродить по Европе. В случае их схватки победа любого будет бедой для цивилизации. Универсалистическая идея единых прав и свобод человека для всех остается единственной надеждой и для «Запада», и для «Востока», и для России, которая ищет себя меж ними.
Алексей Левинсон
АНО “Левада-Центр” принудительно внесена в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента. Заявление директора Левада-Центра, не согласного с данным решением, см. здесь [4]