Спустя восемь месяцев после нашего предыдущего разговора замдиректора «Левада-центра [1]» Денис Волков подвел итоги 2020-го: главными событиями года, по мнению опрошенных россиян, стали пандемия и «обнуление». Кроме того, он рассказал Republic о том, как коронакризис сказался на рейтингах российских властей, сколько процентов россиян верят в теории заговора, а сколько – хотят вакцинироваться отечественными препаратами, как сильно жителей страны волнуют коррупция, протесты и выборы в США и почему все больше людей старшего возраста смотрят видеоролики Навального.
– В апреле вы говорили [2], что начавшийся коронакризис повлияет на рейтинги власти в России не сразу, а через несколько месяцев. Произошло ли это?
– В самом начале люди запаниковали, и в крупных городах из магазинов начали пропадать продукты. По нашим замерам, общественные настроения были похожи на те, что преобладали в начале кризисов 2008 года или конца 2014-го. Оценки ситуации резко ухудшились. Однако после выхода из карантина люди начали успокаиваться, ситуация уже не выглядела столь тревожно. К осени этот показатель вернулся практически к докризисному уровню. Но с началом второй волны опять стал нарастать пессимизм. Рейтинги власти следовали тому же тренду. Одобрение деятельности Путина на президентском посту в конце мая – начале июня упало до 60%: в последний раз такое было во время протестов зимы 2011/2012 годов. К осени рейтинг президента отыграл падение, но сейчас опять начал снижаться.
Основные последствия этого кризиса для общества будут видны только в длительной перспективе. Потому что его основные последствия – экономические: снижение доходов, потеря работы, закрытие бизнесов, общее ухудшение уровня жизни. А наши исследования показывают, что людей в основном интересуют экономические проблемы; даже состояние медицины – несмотря на эпидемию – только где-то на 3–4-м месте в списке тревог россиян. Сегодня эти страхи обострились еще больше.
– Люди считают власть ответственной за сложившееся положение или думают, что это форс-мажор?
– На самом деле это неважно. Да, возможно, люди не будут винить власть непосредственно в нынешнем кризисе. Но нарастающий пессимизм неизбежно повлияет и на отношение к руководству страны. Накапливается усталость – накапливаются проблемы. А значит, неизбежно будут расти и претензии к власти, которая не может эти проблемы решить.
– Вы говорили про рейтинг Путина, а что с рейтингами других властных органов и институтов?
– Здесь важно различать институты вроде армии и церкви, которые имеют скорее символический авторитет – и он остается незыблемым – и институты, отвечающие за непосредственное управление, такие как правительство. Отношение общества к ним за последние годы заметно ухудшилось. Серьезные удары по рейтингам власти нанесли пенсионная реформа и общее снижение уровня жизни.
Хотя с рейтингом премьера в этом году ситуация была сложнее. В начале года замена непопулярного Медведева на Мишустина обеспечила рост рейтинга нового премьера. Хотя и не до президентского уровня. В отношении Думы уже несколько лет преобладает неодобрительное отношение, тут все стабильно.
– Одобряет ли население действия властей в связи с пандемией?
– В целом скорее да. Где-то две трети одобряют, треть не одобряет. К отдельным мерам более дифференцированное отношение. Например, ношение масок все более-менее приняли, но отчасти только на словах – не все носят их правильно.
Хуже всего люди отнеслись к закрытию предприятий, жесткому локдауну, пропускному режиму и штрафам за его нарушение – как в Москве, так и в стране в целом. Думаю, это связано с тем, что для значительной части населения локдаун автоматически означает падение доходов, для некоторых даже потерю работы. Перейти на удаленку без ущерба для дохода могут только самые модернизированные слои населения и сектора экономики. Поэтому люди опасаются этого. И власти, не объявляя сейчас жесткий карантин, в том числе уступают общественному мнению.
– Какой процент людей верит в разнообразные теории заговора?
– Сложно оценить точно, напрямую мы об этом не спрашивали. Последовательных сторонников таких теорий, пожалуй, от 5 до 10% – такие в каждом опросе на тему ковида готовы подчеркнуть, что считают проблему коронавируса надуманной, целью прививок – чипирование населения и так далее. Но допускает, что это может быть так, гораздо больше людей. Например, около четверти респондентов считают, что статистика заболеваний намеренно завышается властями – с целью запугать людей и тем самым сделать их послушными. При всем одобрении мер по борьбе с коронавирусной инфекцией недоверие общества к власти остается высоким.
– А как россияне относятся к развернувшемуся вакцинированию от ковида отечественной вакциной?
– В последние полгода стабильно не хочет прививаться около 60%, хочет около 40%. Среди первых – не только антипрививочники или люди, не доверяющие отечественной вакцине. Почти половина россиян не особо опасается заразиться ковидом, потому что не считает эту болезнь серьезной. Сейчас много говорят о пропаганде вакцинации – так вот, мне кажется, важно не только доказывать, что прививки безопасны, но и продолжать говорить о том, что мы имеем дело с действительно опасным заболеванием. Не все это понимают. Этим в том числе объясняется и неправильное ношение масок.
Но тем не менее пандемия – главное событие прошлого года, уверенно затмившее в общественном сознании все остальное. В этом смысле масштаб, конечно, прочувствован. Наши респонденты оценивают 2020 год как один из самых тяжелых за 30 лет регулярных социологических измерений. Точнее, они говорят, что для страны он самый тяжелый с 1991 года, а лично для них и их семей – с 1998-го.
– Ожидают ли люди, что в новом году станет лучше?
– Надеются на это. Многие говорят, что благодаря вакцинации пандемия, может быть, начнет отступать уже в этом году. Но во многом сдержанный оптимизм по поводу 2021-го объясняется не рациональной оценкой, а свойственной людям надежде на лучшее будущее. Часто можно слышать такое объяснение: прошлый год был високосным, а значит, этот должен быть легче по определению.
– С момента голосования по изменениям в Конституцию, включая «обнуление» президентских сроков, прошло полгода. Как люди сейчас к этому относятся?
– «Обнуление» люди, отвечая на открытый вопрос, называли вторым главным событием года. В целом к изменению Конституции преобладает хорошее отношение – примерно 60/40. Поддерживают случившееся прежде всего те, кто видит в этом укрепление социальных гарантий государства, а также государственного суверенитета. Некоторые на фокус-группах говорили, что в начале 90-х Конституция была написана американцами или под диктовку американцев, а теперь мы наконец это исправили. Думаю, отчасти люди здесь повторяют тезисы официальной пропаганды – а пропаганда сама в какой-то степени основывается на имеющихся в общественном сознании клише и усиливает их. Те, кто недоволен изменениями, недовольны прежде всего самим «обнулением» или, как говорят они, «главной поправкой».
Важно, что оценки этого события, как и других важных политических событий года, сильно разнятся в зависимости от возраста, канала получения информации и степени доверия власти. Молодые люди, получающие информацию из интернета, и те граждане, которые уже разочаровались во власти, чаще негативно относятся к правке Конституции, поддерживают оппозиционных политиков и сочувствуют протестующим, будь то в Хабаровске или Беларуси. Отношение к той же вакцине зависит от того, доверяет человек Путину и правительству или нет. И так со всеми инициативами власти – например, установкой камер в Москве. Те, кто доверяет, считают, что это хорошо для безопасности, те, кто не доверяет, – что это для слежки за гражданами, и так далее.
Поэтому общее снижение рейтингов власти, которое мы наблюдаем последние несколько лет, в том числе важно и потому, что многие инициативы власти теперь будут по умолчанию приниматься в штыки значительным количеством людей. Это неизбежно скажется на качестве управления. Революции не случится, но каждое новое решение будет все больше пробуксовывать.
– Людей, не доверяющих власти, становится больше?
– Недовольство президентом и правительством уже не маргинальная точка зрения. Если сразу после Крыма были пресловутые 86%, «путинское супербольшинство», которое продержалось примерно на таком уровне несколько лет, то сейчас таких 60–65%. От трети и больше сегодня составляют те, кто недоволен ситуацией, не поддерживает власть по умолчанию. Это все равно меньшая часть населения, но таких людей уже довольно много.
Однако эти недовольные остаются раздробленными, дезориентированными во многом. А сторонники власти – с ее же помощью – остаются мобилизованными, ходят на выборы, голосуют за поправки, за кандидатов от власти на выборах в Думу, губернаторских выборах и так далее.
– Как отразилась на общественном мнении история с предполагаемым отравлением Навального?
– Деятельность Навального сегодня одобряют, по нашим опросам, около 20% населения; он довольно давно стабильно входит в десятку политиков, пользующихся доверием россиян. Его авторитет медленно укреплялся на протяжении нескольких лет и за последние месяцы серьезно не изменился. Отношение к Навальному сформировалось в результате планомерной работы политика и его команды по расширению базы своих сторонников, а не под влиянием отдельных громких событий. И на момент отравления как у сторонников Навального, так и у его противников уже сложилось к нему довольно устойчивое отношение. Речь идет скорее о том, какое количество людей он может охватить через доступные ему каналы коммуникации и насколько эффективна работа с общественным мнением, которую он давно и последовательно ведет.
В отношении к Навальному водораздел проходит все там же: возраст, канал получения информации, общие оценки работы властей. Молодые люди, которые следят за ситуацией в интернете, чаще считают власть виновной в отравлении. Представители старшего поколения, которые смотрят телевизор, склонны считать, что никакого отравления не было, а если и было – то виновны спецслужбы США. Те, кто не доверяет Путину, скорее готовы верить Навальному. И наоборот.
Вторая точка зрения преобладает уже в силу того, что телезрителей и людей старшего возраста у нас больше и они более активны политически (люди пенсионного возраста ходят на выборы в несколько раз чаще молодых). Кстати, с их точки зрения, Путин правильно делает, что старается не замечать Навального и не называть его по имени – «Много чести», говорят они. А для сторонников Навального это лишнее подтверждение того, что его все-таки отравили власти – «Власти просто нечего сказать», по их словам. Интересно, что уже довольно много людей, в том числе старшего возраста, смотрят ролики Навального, но не называют себя его сторонниками. Для них это повод прикоснуться к тайнам большой «московской» политики, но занимать сторону оппозиционера они не спешат.
– Навальный делает упор на борьбу с коррупцией. Насколько россиян вообще волнует эта проблема?
– У нас коррупция отчасти воспринимается как неизбежное зло – мол, как это: быть у колодца и не напиться? Помню, как на фокус-группе одна участница сказала: «Нечего завидовать Путину, если б я была президентом, я бы тоже с мужем во дворце жила». Но когда люди видят реальные масштабы коррупции – шикарные особняки или комнаты, набитые деньгами, у многих захватывает дух. Это работает везде – и в Индии, и в России, и на Украине, – потому что впечатляет. Это очень наглядная, понятная тема, которая возбуждает много эмоций.
Но важно отметить, что в отношении Навального тема борьбы с коррупцией уже ушла на второй план. Для тех, кто за ним следит, он интересен прежде всего как политик, который представляет политическую альтернативу нынешнему режиму. Люди говорят: «Его интересно послушать, понять, что он предлагает». Им интересна та самая «прекрасная Россия будущего».
– Мы уже затронули тему протестов. Одинаково ли россияне относятся к протестным акциям у нас в стране – например, в Хабаровске – и в Беларуси?
– Неодинаково, и это показательно. Отношение к своим, «домашним» протестам более благосклонное. Люди готовы представить себя на месте протестующих в Хабаровске, Башкирии или в Шиесе, понимают их, перенося на них какие-то свои эмоции. А в отношении Беларуси видно большое отстранение. Наиболее часто звучащий ответ: «Непонятно, чего они там вообще протестуют? Им же так хорошо жилось: порядок, чистота, низкие цены, качественные продукты». Люди не готовы и не хотят глубоко разобраться, что там в другой стране происходит, почему часть белорусов оказалась недовольна своим «батькой».
Это очень похоже на то, как в 2012–2013 годах по-разному относились к протестам в Москве и в Киеве. Практически никто не верил, что московские протесты «срежиссировал Запад». А в отношении украинских многие говорили: «Ну понятно, что это вашингтонские кураторы».
Как и в предыдущих вопросах, видны различия между молодежью, получающей информацию из интернета, и более старшей аудиторией телевизора. Но все равно преобладают симпатии в адрес Лукашенко, а не протестующих. Однако при этом даже те, кто симпатизирует Лукашенко, нередко говорят, что он все же «засиделся у власти» и «слишком большой процент себе нарисовал», невольно проводят параллели с Путиным в России. Вообще, люди у нас плохо умеют думать о будущем, с ними сложно говорить на перспективу, зато охотно проводят параллели с соседними странами: Украиной, Казахстаном, Беларусью.
– А что россияне думают о выборах в США?
– К американским выборам отношение интересное. У нас на фокус-группах часто говорили, что их результат, конечно, важен, так как Америка – сильная страна и наш главный противник. Однако по большому счету все равно, кто там будет президентом. Потому что они «все равно все против нас». Мол, лучше бы, конечно, Трамп, но вообще нам без разницы. Люди не верят, что в отношениях между нашими странами что-то может серьезно поменяться к лучшему. Надежды на того же Трампа в общественном мнении было намного меньше, чем, скажем, среди депутатов Госдумы, которые пили шампанское после его избрания. Наши респонденты в основном говорили, что все политики сначала «обещают золотые горы», улучшение отношений, а потом об этом забывают. В общем, российский народ оказался здесь более прозорлив.
Но я бы сказал, что для тех, кто следил за американскими выборами внимательно, – а таких у нас было где-то 15% – они стали важным событием, вместе с тем, что вокруг них сейчас происходит. Потому что такое впечатление, что на фоне всей этой неразберихи, что у них творится, авторитет Соединенных Штатов тускнеет. Образ Америки как передовой страны и образца демократии проходит переоценку. Но, опять же, среди тех, кому это интересно и важно.
– Мы уже говорили о некоторых основных страхах россиян – тех, что связаны с состоянием экономики и медицины. А что еще беспокоит наших сограждан?
– В последние годы также выросла озабоченность экологическими проблемами – они, конечно, еще не на первом и не на втором, но уже, может быть, на четвертом-пятом месте в списке серьезных вызовов. Но речь здесь идет не о глобальном изменении климата, как на Западе, а о загрязнении окружающей среды, проблеме переработки мусора.
Когда мы в очередной раз задавали вопрос «О чем бы вы хотели спросить президента?», люди в основном спрашивали про маленькие пенсии, пособия, зарплаты, про то, что заработать сложно. И только единицы интересовались геополитикой и подобными вещами. Угроза вмешательства Запада во внутренние дела нашей страны не вызывает у людей особого беспокойства. Конечно, под 80% россиян говорят, что главная забота условного Запада – это желание унизить и ослабить Россию. Однако мало кто верит, что у «них» это получится.
Думаю, отчасти на это повлияло присоединение Крыма. В вопросе о том, великая ли страна Россия, для большинства россиян тогда была поставлена точка. После этого люди переключились на внутренние проблемы, которые уже несколько лет преобладают в массовом сознании. В ситуации коронакризиса они только обострились.
– Как будут меняться общественные настроения в России в 2021 году?
– Во многом это будет зависеть от экономической ситуации. Если экономика хоть немного оживится – текущие настроения сохранятся и серьезных изменений мы не увидим. Для меня это базовый сценарий. Важный вопрос: продолжится ли тренд на снижение авторитета власти. Он начался еще в 2018-м, после пенсионной реформы – тогда выросли протестные настроения и начали быстро снижаться властные рейтинги. Этот процесс продолжался несколько лет, и до сих пор непонятно, закончился он или нет.
Думаю, отношение к власти достаточно ярко проявится уже на парламентских выборах в нынешнем году. Это событие всероссийского масштаба и происходит по большому счету в формате плебисцита о доверии партии власти. Посмотрим, каковы будут результаты этого плебисцита.
– Будут ли в стране расти протестные настроения?
– Неизвестно. Но можно определенно сказать, что протестные настроения как выросли в 2018 году, так все это время держатся на довольно высоком уровне. На протяжении последних двух с половиной лет почти четверть респондентов стабильно говорит, что готова выходить на улицы, чтобы отстаивать свои права. И действительно, за это время мы видели немало протестов, как в Москве, так и в других российских городах. На фоне общего нарастания пессимизма вряд ли стоит ждать серьезного снижения протестной активности.
С другой стороны, многое будет зависеть от реакции власти. Там, где она идет на уступки, – как в Екатеринбурге, Шиесе, в Башкирии – протест быстро рассасывается. А там, где не идет, а наоборот, начинает нагнетать конфликт, – как было на выборах в Мосгордуму в 2019-м – там идет эскалация. То же самое было в прошлом году в Хабаровске, где федеральная власть сама создала острейший политический кризис, посадив популярного в народе губернатора. Сдать назад в этой ситуации уже никто не захотел, и в результате имеем протест, который продолжается уже полгода.
Кстати, Фургал идеально подошел на роль народного героя. Ведь чего люди хотят от представителей власти – чтобы поменьше заботились о себе, урезали привилегии чиновников, заботились об обычных людях. Опальный хабаровский губернатор соответствовал этому образу: выставил на продажу яхту, ввел бесплатные обеды в школах. А также умел правильно себя подать с помощью соцсетей и местного ТВ. И когда его неожиданно арестовали по команде из Москвы, на которую в регионе уже была некоторая обида, это вызвало предсказуемую реакцию у людей.
– Как вы думаете, станет ли вам труднее работать после ужесточения законодательства об «иноагентах», к которым относится и «Левада-центр»?
– Процесс медленного удушения независимого гражданского общества – будь то журналистика или социология – начался не вчера. Смысл его понятен: бюрократия хочет застраховаться от любого общественного влияния на свои решения и пытается все и вся контролировать через ограничения и запреты. Почему сейчас стали еще больше закручивать гайки? Думаю, во-первых, это вызвано приближающимися выборами – и парламентскими этого года, и президентскими, которые запланированы на 2024 год. А во-вторых, как мы уже говорили, уровень доверия к власти падает. В новой ситуации ей уже недостаточно просто мобилизовать своих сторонников и привести их на избирательные участки. Важно также деморализовать несогласных, чтобы они были раздробленными, не принимали участие в голосованиях и никак не пытались повлиять на ситуацию.
Что касается «Левада-центра», то мы уже несколько лет находимся в таком подвешенном состоянии. Но продолжаем свою работу, потому что считаем ее важной. И, конечно, мы не рассматриваем нашу деятельность как политическую. Изучение общественного мнения не влияет на общественные настроения – но помогает лучше ориентироваться в ситуации, в том числе и тем, кто хочет что-то изменить. Это важный источник информации, и я думаю, логика власти в том, чтобы иметь монополию на эту информацию.
Однако в длительной перспективе такие ограничения, как мне кажется, влияют не только на общий климат, но и на качество работы уже государственной социологии. Когда знаешь, что твои данные никто не перепроверит, качество исследований, что социологических, что экономических, неизбежно падает. В отсутствие свободной прессы власть начинает верить собственной пропаганде. Неизбежно падает качество управления, а потом происходит то, что мы уже видели в конце 80-х, – сначала паралич, а затем и коллапс системы управления страной, при котором мало никому не покажется.
Оригинал [3]
АНО “Левада-Центр” принудительно внесена в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента. Заявление директора Левада-Центра, не согласного с данным решением, см. здесь [4].