Артемий Магун, Европейсикий Университет в Санкт-Петербурге
В сложившейся сегодня ситуации с социологическими НКО я как социальный ученый выражаю солидарность с коллегами, попавшими в трудную ситуацию. Сам и от лица факультета я призываю Федеральное собрание пересмотреть принятые поправки к закону «О некоммерческих организациях», которые принуждают организации, занимающиеся «политической деятельностью» и получающие иностранное финансирование, регистрироваться как «иностранные агенты». Этот статус призван дискредитировать данные организации и выделить их как потенциальные объекты дискриминации (как, например, желтая звезда для евреев при нацизме) со стороны различных органов власти. Среди первых жертв закона — известные исследовательские центры. Закон вреден. Он ударяет по российским социальным ученым, лишает и государство, и общество систем обратной связи, предлагает жить в закороченной «матрице», где общественное мнение о правительстве диктуется самим этим правительством.
Авторы и исполнители закона играют на смыслах слова «политический». В узком смысле оно означает официальную деятельность политических партий или представление интересов государства. Именно на этом смысле построен американский закон об иностранных агентах, ограничивающий в основном лоббистов и официальных представителей иных государств. Но у политического есть и более широкий смысл: политическим считается не государственная деятельность, а вообще любое действие, утверждающее важные для всего общества цели и позиции, выражающее антагонизм с теми или иными силами или структурами, во имя этих самых позиций. Поэтому почти любой социальный ученый занимается своего рода политикой, или по крайней мере ему это можно «вменить». Поэтому вина за преследование социологических организаций лежит не столько на прокуратуре, сколько на Думе, которая приняла закон.
Авторитарные режимы характеризуются монополизацией политической сферы при относительной терпимости к самодеятельности в иных сферах. Проблема в том, что в современном медийном обществе трудно провести такую границу, и политическим можно считать все, от гомосексуализма до социологии. Поэтому «чистый» авторитаризм сложно отличить от тоталитаризма, который определяется монопольной политизацией всех сфер общества. «Чистый» авторитаризм будет тоталитаризмом со знаком минус: контроль над всеми сферами общества направлен на их деполитизацию, а не политизацию. Но сама деполитизация проходит в политических формах.
Эта диалектическая спираль развития авторитаризма усиливается еще и тем, что наше руководство, прошедшее через бурные баталии 90-х, исповедует философию «подозрения», ищет за любым высказыванием интерес, а за интересом — прямой заказ недружественных государств или бизнес-структур. В этом есть зерно истины: любое социальное исследование по характеру поставленных вопросов, по применяемым теоретическим схемам, конечно, не нейтрально. Какая-то позиция за ним стоит. Трудно, например, не заметить либеральную политическую позицию Левада-Центра, причем либеральная рамка здесь порождает интерес именно к нелиберальным тенденциям в развитии российского общества.
Поскольку либерализм — это учение, провозглашающее интернациональные ценности и открытость в госуправлении, то к нему будут в большей степени склоняться западные страны — и в либеральной России их влияние возрастет. Правда, непонятно, как США выигрывают от исследований Левада-Центра, неизменно привлекающих внимание к архаическим и нелиберальным чертам большей части российского общества. Если вопросы ставятся либеральные, то ответы усиливают, скорее, позицию путинской партии, тем более что и последняя на практике не отличается большим народолюбством.
Этот парадокс характерен и типичен. Настоящая политическая позиция, а тем более настоящая социальная мысль (которую бесспорно представляют левадовцы), неоднозначна; она ставит вопросы, а не дает ответы, создает возможность диалога. Поздний Советский Союз, государство репрессивное, тем не менее, интегрировал различные идеологические позиции, социальные группы, подчиненных, но признаваемых оппонентов. Националистический же изоляционизм, овладевший ныне руководством страны, рискует разрушить архитектонику общества.
Антагонизм хорош, пока он строится на признании оппонента как такового. Но антагонизм, списывающий реальную силу на происки внешних врагов, — это истерическое короткое замыкание публичной сферы. И сознание партии репрессий не намного хуже сознания тех либеральных оппозиционеров, кто думает, что сопротивляется «мировому злу», мафии и узурпаторам, и не понимает — здесь опять надо отдать должное Левада-Центру, не попадающему в эту ловушку — что и за Путиным стоят реальные силы, консервативные взгляды и опасения миллионов людей. В такой ситуации надо вести диалог и сращивать интеллигентский морализм с плебейским традиционализмом, а не списывать последний на промывание мозгов мафиозным телевидением. Но интеллектуальные промахи либеральной оппозиции незначительны перед лицом того бессмысленного «раскачивания лодки», которым занялись сейчас власти.
В спираль антагонизма можно вобрать все: дискредитировать, отторгнуть от публичной сферы и вытолкнуть из страны огромный образованный класс, посадить всех активистов, выгнать иностранный бизнес, прижать рабочие организации — и продолжать качать нефть и газ, опираясь на последних грамотных спецов. Но переживет ли режим своих оппонентов? С кем он будет разговаривать, кому доказывать свою легитимность? Такой одинокий режим может привести в конечном счете только к одному — к распаду общества и национальной катастрофе, от которой оправиться будет сложнее, чем от пресловутых сталинских репрессий, главное зло которых (боюсь обидеть либералов) именно в том, что они породили, от противного, нынешний реванш вялого, но агрессивного и бездумного мещанства.