Алексей Левинсон — руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-центра»
Одни аналитики пишут про тактику Навального, другие — про шаги власти. И само собой получается, что суть выборов в Москве — это схватка (или сделка) оппозиционера с Кремлем. Народу же отводятся только роли либо равнодушного ко всему большинства, в том числе сторонников Собянина, либо меньшинства из рьяных поклонников Навального.
Аналитики полагают, что прогнозы провалились потому, что социологи переоценили популярность первого и недооценили талант второго. Похоже, дело не в этом. Сначала о популярности Собянина. Она была, по замерам последних месяцев, велика. Уверенность публики в его победе была еще больше. Люди за период управляемой демократии вполне привыкли, что избрание того, кто является начальствующим, — результат неизбежный. Если теперь и вправду начальники захотят добывать себе легитимность на соревновательных выборах — это будет воистину другая эпоха. А пока уверенная заранее в победе Собянина публика, включая ту ее часть, которая получала подкрепление своих ожиданий из опросов и прогнозов, не сочла нужным особо беспокоиться и утруждать себя походом на избирательный участок. Учесть в прогнозах поправку на такой парадоксальный эффект самих прогнозов было трудно. Но, собственно, ситуация, как теперь видим, проста.
Интереснее разобраться в составе голосовавших за Навального. Были граждане, которые заранее заявляли о намерении его поддержать. Число этих активистов было невелико. Соцпрогнозы и опирались на незначительный объем такого контингента. Когда оказалось, что за Навального проголосовали гораздо более многочисленные избиратели, в прессе стали говорить то о его популизме, то о его умении зажигать толпу, то о четкой работе его штаба. Не ставя под сомнение эти факторы, мы все же полагаем, что не из-за них голосовавших за Навального оказалось так много.
Те, кто бывал на протестных митингах 2011 г. и далее, могли видеть, что основная часть пришедших на площади не слышала и не стремилась услышать выступавших там политиков (в том числе и Навального). Массы горожан вышли на площади не ради них. Митинги быстро превратились из протеста по частному поводу фальсификаций в обобщенный протест против политической системы — более общий, чем мог сформулировать или символизировать любой лидер. Далее пошло формирование солидарности на основе этого протеста, опять-таки более широкой, чем могла охватить платформа или даже харизма какого-либо политика. При этом оказалось, что формирующееся от акции к акции гражданское общество и не ищет вождя, руководителя. Сила возникающей новой общественности была именно в ее способности и без него действовать солидарно и вдруг. Вот эта категория москвичей, гораздо более массовая, чем собственно сторонники Навального, и явилась на избирательные участки. Она пришла выразить тот же протест, что она ранее выражала на языке митингов. Отныне существование такой общественности придется учитывать не только социологам.