Леонид Лунеев: Напомню нашим слушателям, что через восемь лет после катастрофы, в сентябре 2008 года (на самом деле интервью состоялось 8 сентября 2000 года — ред.) , президент Путин, отвечая в прямом эфире на вопрос ведущего Си-эн-эн Ларри Кинга, что же случилось с подводной лодкой, ответил коротко и довольно цинично: «Она утонула». Тогда это вызвало шквал критики. Если исходить из результатов опроса, проведенного вашим центром, то сегодня многие, наверное, уже по-иному оценили бы слова президента: отбрил прекрасно пронырливых журналистов и правильно сделал, нечего сор из избы выносить и, вообще, военную тайну выдавать. Я ведь не ошибаюсь в своей оценке? Как вы думаете?
Денис Волков: Не могу полностью согласиться. Я думаю, дело в том, что сейчас большинство просто забыло, что тогда происходило, как развивалась ситуация. Если б, не дай бог, повторилась такая трагедия, то мнение, может быть, не полностью повторяло бы 2000 год, но во многом было бы похоже.
Просто большинство, на самом деле, достаточно плохо помнит. Мы исследуем общественное мнение по отношению ко многим событиям, и они обычно остаются в памяти год-два, не более того. Через несколько лет большинство начинает заблуждаться, затрудняться с ответом или достаточно расплывчато представлять себе, что происходило.
События очень быстро уходят. Поскольку нет СМИ, институтов, которые поддерживали бы память об этом событии во всех подробностях, обсуждали, вспоминали, как это было, то память уходит, и достаточно заметно меняется отношение.
Л.Л.: И мы с вами говорим не о самом событии, а об отношении к нему людей. Я напомню, что, по результатам опроса «Левада-центра», 40% опрошенных уверены, что Россия тогда действовала правильно, 35% считают, что наоборот. В 2010 году действия России поддерживали 34%, в 2000 году, в год гибели «Курска», — таких было всего 23%. Значит ли это, что чем ближе событие на памяти, тем острее воспринимается ситуация, тем больше люди готовы критиковать власти, чем дальше уходит, тем менее они склонны к обобщениям и, действительно, как вы говорите, хуже помнят, что было?
Д.В.: Да. Если мы посмотрим, как память уходила, то она уходила достаточно медленно. Оценки изменялись плавно. В 2001 году чуть побольше говорило, что правильно поступили, в 2010 – уже треть, а сейчас – уже 40%. Мы видим нарастание такого благодушного отношения к властям и при этом также нарастание затруднившихся ответить.
Если посмотреть более детально, то затрудняются в первую очередь молодые люди, которые тогда просто были маленькими, не следили за этим событием.
Более детальный анализ по группам населения позволяет нам сказать, что не просто появляются новые люди, которые не знают, что тогда произошло, но и те, которые раньше критически высказывались по отношению к власти, сегодня поменяли точку зрения. Прежде всего, это люди за пределами крупных городов. Даже образование не является каким-то значимым фактором. Чем дальше от мегаполисов, тем люди более склонны оправдывать власть.
Л.Л.: Как вы считаете, это естественный процесс, что люди забывают, или этот процесс отчасти инициирован самой властью? Напомню, что ни Путин, ни Медведев, бывший тогда президентом, на десятую годовщину «Курска» никак не откликнулись, к большому огорчению и даже гневу родственников и близких погибших. Может быть, это сознательный ход?
Д.В.: Отчасти сознательный. Я думаю, что основная роль государства и СМИ, которые во многом контролируются государством, которое задает повестку основным СМИ, прежде всего, телевидению, — в умолчании об этом событии. Не то, что даются какие-то иные оценки, а просто не вспоминают.
Рискну предположить, что, если бы основные СМИ были бы полностью свободными и сами определяли свою повестку, то, конечно, к такой резонансной теме, к трагедии, возвращались бы и через год, и через десять лет: разбирали бы, пытались какие-то уроки из этого извлечь, обсуждали с привлечением различных экспертов.
Сама общественная дискуссия не позволяла бы забыть об этой теме и, возможно, тогда оценки были бы более критичны по отношению к власти, как они были в год и через год после трагедии. Если вспомнить, то события с «Курском» сказались и на рейтинге Путина, который достигал в момент этой трагедии наименьшего значения за несколько лет.
Л.Л.: Следует ли из этого, что события в российской истории, будь то давние или совсем недавние, если они не ложатся в общую строку нынешней российской политики, замалчиваются и их пытаются забыть? Если эти события каким- то образом, наоборот, способствуют продвижению имиджа власти… В качестве примера могу привести недавнее заявление Мединского о том, что не нужно трогать «двадцать восемь героев-панфиловцев» (хотя архив предоставил в очередной раз данные о том, что никаких героев не было, и все было иначе), а мифотворчество нужно оставить в силе, потому что это хороший героический патриотический пример, даже если он полный вымысел.
Д.В.: Если смотреть на данные опросов, то у нас получается так. Если взять какое-то событие, например, суд над организатором выставки «Осторожно, религия!», то об этом суде, об этой выставке не говорили по телевидению, и для большинства населения этого события просто не существовало.
Те события, которые невыгодны власти, не появляются, или же некоторые события на первых порах пробивают существующую информационную блокаду.
Например, протесты 2011-12 годов. Сначала не говорить о них было нельзя. Это событие появилось на Первом, Втором каналах, НТВ. По мере того, как страсти начали сходить на нет, появились другие истории, их начали по-другому преподносить, и уже через несколько месяцев на это событие люди смотрели совершенно по-другому.
Сначала 45% сочувствовало, чем дальше, тем больше верили в рассказы, что этим людям заплатили и т.д. Несколько крайностей: либо не говорить, либо со временем, когда актуальность утихает, можно изменить со знака «плюс» на знак «минус», и особо никто не заметит.
Л.Л.: Я уверен, что вы согласитесь с тем, что манипуляция истории, в каких бы целях это не производилось, дело опасное. Она может быть как осознанной , так и опосредованной. Если то, что печатается в газетах, журналах, слышится и видится с экранов телевизоров, воспринимается населением соответствующим образом, то и впечатления о действиях властей, наверное, складываются точно так же. В связи с трагедией с подводной лодкой «Курск» власти очень сильно потеряли свой рейтинг.
Могли потерять еще больше. Однако потом постепенно, вместо того чтобы копаться в этом, кто-то подзабыл, что произошло, а кто-то под воздействием, скажем, пропаганды решил, что власти не ошибаются: «Кругом сплошные враги, что же мы будем лить воду на мельницу врага? Встанем единым строем. «Курск» погиб, ну и бог с ним, зато власти сделали все, что можно». Многие из опрошенных сказали, что и не нужно было никакую иностранную помощь принимать. Это сейчас мы понимаем, что, может быть, эта помощь и не успела бы, но сам жест, может быть, был бы полезным, однако от иностранной помощи отказались. А сегодня тем более, не дай бог такое случись, какая иностранная помощь? Враг захочет узнать наши секреты? — Нет.
Д.В.: По этому вопросу – нужно было обращаться или не нужно, я бы отметил, что количество тех, кто говорит, что не нужно, выросло, но все-таки не так значительно. 7% за пять лет – это не так много. Важно то, что треть затрудняется ответить, уходит от ответа. С одной стороны, большинство говорит, что помогать, конечно, нужно, человеческая жизнь важнее, чем геополитика, но в новых условиях противостояния с Западом часть не хочет занимать какую-то сторону, не говорит ни «да», ни «нет», просто уходит от ответа. Если говорить о каких-то примерах, похожих на «Курск», я бы вспомнил о бесланской трагедии. Там похожая картина на самом деле.
Л.Л.: Про «Норд-Ост» тоже можно вспомнить.
Д.В.: Да. Сначала, когда люди видят это в прямом эфире, сочувствуют, сопереживают, они говорят, что, да, конечно, нужно разговаривать с террористами, для того, чтобы вызволить как можно больше живых людей. Но чем дальше уходим от этих событий, тем больше людей говорят, что, может быть, и не нужно было ни с кем переговариваться.
Чем дальше мы уходим от непосредственной трагедии, тем больше притупляются переживания, тем больше людей говорит, что, может быть, ничего страшного в этом и не было. Можно вспомнить целый ряд событий. Основная стратегия для власти – забыть, не говорить, не бередить лишний раз произошедшее, не напоминать, что тогда для значительной части населения власть просто теряла лицо.
Л.Л.: Но ведь история может повторяться. Неужели люди не понимают этого, не думают, что власти опять могут поступить так же, не дай бог?
Д.В.: Большинство все-таки не думает на эти темы. Большинство сосредоточено на какой-то повседневной жизни и особо активно не следит за произошедшим, а следит просто в режиме «это происходит, это показывают, об этом узнаем».