«Трудящихся» как класса у нас больше нет, «занятое население» – это не класс. А такая категория, как пенсионеры, с ее ключевым местом в социальной структуре подходит под определение класса. Ведь все пенсионеры одинаково состоят в прямой материальной (а с нею и духовной) зависимости от государства. В материальной и духовной зависимости от него находится и другой класс – бюрократия, но она же им и управляет. А пенсионеры от управления чем бы то ни было отстранены, в этом вторая черта их классового положения.
Отдельному человеку уйти на пенсию – значит отойти в сторонку. Но пенсионерское отношение к миру у нас, наоборот, торжествует над прочими дискурсами. Пенсионерский образ мыслей, пенсионерский подход – пенсионерская, скажем так, субкультура у нас получила статус доминантной. Речь не о манерах старушек на дворовой скамеечке. Послушайте политиков, посмотрите телевизор: пенсионерская ретро-ориентация в общественной жизни, в стратегии масс-медиа и вообще в политике утвердилась де-факто и потребовала признать себя де-юре как официальная доктрина консерватизма.
Страна на инерции перестройки и первых реформ еще рвалась вперед, когда обнаружили, что пенсионерам, тем, кому в ближайшем рыночно-демократическом будущем ничего не обещали, можно дать взамен магическое снотворное: «наше хорошее советское кино». Порыв в будущее быстро погасили, а «советское прошлое» как лекарство стали закачивать в социум в целом, не только в пожилую часть, поскольку обнаружили его умиротворяющее действие на всех. Из подручного инструмента СМИ прошлое стало превращаться в идеологию, мировоззрение. Ментальность пенсионера как субъекта, у которого ничего в будущем, все хорошее в прошлом и потому он лоялен государству как единственному настоящему, сделалась модальной. Это не значит, что собственно пенсионеры стали во главе общества. Нет, им правит довольно молодая бюрократия, принявшая, однако, пенсионерский взгляд на вещи. Этот парадокс не без последствий: ни у этого класса, ни у управляемого им общества нет концепции будущего. Соревнуются в реконструкциях прошлого, запрещают одни, узаконивают другие – это вместо конструирования будущего.
Продолжением парадокса со временем, развернутым в России вспять, оказывается то, что наиболее боевым классом у нас выходили пенсионеры – а не молодежь, как в остальном мире. В путинскую пору только их протест смог заставить власти, затеявшие монетизацию льгот, пойти на попятную. (Тогда протестовали против унижения от власти. Теперь дело тоже не в деньгах.)
Нынешние пенсионеры от увеличения пенсионного возраста уже ничего не потеряют. Поэтому среди них несогласных с этой мерой меньше, чем в среднем (молодых, впрочем, еще меньше). Наиболее резкое несогласие теперь у людей предпенсионного возраста, а среди них – у рабочих и служащих, там процент несогласия зашкаливает за 90% (стоит отметить совпадение наших результатов и оценки, данной Владимиром Путиным, – что «это не может нравиться подавляющему большинству наших граждан»). Может быть, главным классом опять станут трудящиеся? И главным станет не прошлое, а все-таки будущее?