23 февраля – самый интересный праздник из всех, которые празднуются от души. Его названия меняются, а суть остается – это праздник мужского начала в нашей культуре.
23 февраля женщины славят мужчин. При этом ими мужчинам приписывается свое, женское, понимание мужского: будешь защищать слабых и никогда их не обижать, будешь честным и справедливым, смелым и бескорыстным, не пойдешь против совести и чести. Эти же ценности как самые главные были зафиксированы в книгах и фильмах, а вживую они транслировались по женской линии – через мам и бабушек, воспитательниц в детсаде и учительниц в школе.
В последние советские и первые послесоветские времена дело было так. В 18 лет юношу, воспитанного в таком духе мамой (зачастую – одиночкой) и школой, призывали в армию. Мама вручала его отцам-командирам, веря, что они его сделают настоящим мужчиной. А он вместе с ровесниками по призыву попадал под власть призванных годом ранее «дедов» или «стариков». Те ему и другим «духам»-первогодкам объясняли насчет «мужского», что все не так, как говорила мама, а прямо наоборот. Что слабых не защищают, а бьют, что сила не в праве, а в кулаке. И объясняли так доходчиво, что тот, кто послабее, либо кончал с собой, либо бежал (а бывало, что, обезумев, стрелял в сослуживцев). Но это отсев. А основной продукт этой адской механики дедовщины – «настоящий мужчина» в их мужском смысле. Настоящий – значит верит, что везде и всюду, и в семье, и в бизнесе, и в международных отношениях, все решает сила и только сила. Что справедливость, право, закон – это не для всех, а только для слабых, «для баб».
Школа дедовщины растила не воина, не защитника, а того, кто умеет подчиняться силе и подчинять насилием. И что таким «настоящим мужчинам» было делать по ее окончании? Тем, кто прочно уверовал в простое право силы, дорога после дембеля была туда, где все ее применяли – либо незаконно, либо по разрешению закона. Описанная казарменная система их производила в большом количестве, поэтому всего силового у нас так много. Поэтому никак не удается нашему обществу сделать исторический выбор, перед которым оно давно стоит: что главнее – право силы или сила права? Ни от того, ни от другого отказаться не можем. Поэтому пока выход такой: в законах пишем одно, а в уме держим другое. А можно перевернуть, оставив суть такой же: закон – это чужим, скажем Европе, а со своими договоримся. Но в глубине души остается убеждение, что и Европа на самом деле уважает только силу, а про всякие там законы твердит из лицемерия.
Итак, самые «мужественные» выбирали силовой путь. Остальные шли/возвращались в обычную гражданскую жизнь. Заводили семьи, становились отцами. Сейчас о наших семидесятых-восьмидесятых вспоминают как о райской поре. А ведь в это время во всю ширь разворачивался кризис мужской/отцовской роли. Что делать дома, мужчина с той авторитарной выучкой просто не знал. Воспитанный казарменным коллективом, он не мог понять, что должен делать как отец. «Настоящий мужчина» не видел необходимости помогать жене в женских («бабских») заботах. Ученые с волнением говорили о двойном рабочем дне у семейных женщин, а среди женщин все большее негодование вызывал образ такого мужа, который «с работы пришел, плюхнулся с пивом на диван и до ночи пялится в телевизор». О том, что дальше, тоже говорилось с досадой: «…и всё; отвернулся и захрапел». В кризисные девяностые обнаружилась неготовность таких мужчин кормить семью, если на предприятии не платили зарплату. Тогда рухнул и авторитет «кормильца». Начались разводы по инициативе жен. При всей внешней грубости эти мужчины ощущали свою никчемную маскулинность. Этим надо объяснять разгул мужского алкоголизма и страшный букет его последствий – от убийств и самоубийств в состоянии опьянения до ранних смертей.
Народное сознание стало искать выход из этого тупика. Авторитет призывной армии резко упал, и прежде всего в глазах женщин. Отдавать ей сыновей больше не хотели. Уклонения всякого рода от призыва приобрели массовый характер. Военкоматы научились отмазывать за деньги. Проблема приобрела системный вид.
Куда пошли сыновья? Тем временем свершились реформы девяностых, в стране начали открываться сотни новых вузов, а в старых стали принимать втрое-вчетверо больше студентов. Учеба в вузе давала отсрочку от армии. (Призывная армия и университет – давние соперники в борьбе за молодых, за их умы и души.) Не в том дело, что всю молодежь мужского пола вдруг обуяла тяга к знаниям. Но не стоит думать, что все дело в избегании армии как таковом.
В стране, пережившей меж тем деиндустриализацию (в форме развала промышленности) и переход к сервисной экономике (в форме невиданного дотоле расцвета сферы торговли и услуг), резко возрос спрос на людей, которым предстояло работать с людьми. Но не как с подчиненными, а как с покупателями и клиентами, которые всегда правы. Обходительности и культурному обращению, азам учтивости и хотя бы внешней интеллигентности учили преподаватели и сам амбьянс этих вузов, которые вроде бы ничему не могли научить эту навалившуюся массу соискателей дипломов. Эти «никакие» вузы принято ругать, и большинство из них позакрывали, а ведь им надо сказать спасибо. Они в кризисные годы взяли на себя ни мало ни много функцию социализации пошедшего новым путем поколения. А по-другому сказать – они в кратчайшие сроки подготовили кадры для резко изменившегося рынка труда.
В результате этих перемен воспитание новых мужчин пошло теперь новой дорогой. Подоспела революция в информационных технологиях, прошла в своих форматах смена отношений между полами. У максимы «не в силе Бог, а в правде», прежде утешавшей только слабых, стало больше поборников и среди сильных мужчин. И таких мужчин теперь тоже держат за «настоящих». Многие ждут, что именно они скоро примут страну в свои руки.
Как показывают результаты опросов, нынешним молодым мужчинам все легче соответствовать тому мужскому идеалу, который пронесли сквозь все тяготы наши женщины, быть такими, какими хотят их видеть женщины, от души поздравляя их с мужским праздником.