Публикации в прессе

Президентуру сдал — интервью с Б. Дубиным

Эта неделя — последняя для Дмитрия Медведева на посту президента. Финальной точкой стал Госсовет на прошлой неделе, где он сам подвел итоги своего правления. Последний политический сувенир Дмитрию Анатольевичу тоже был вручен на прошлой неделе — объявлено, что его ждет не только премьерский пост, но и кресло председателя «Единой России». Какую память оставила у граждан России и в мире четырехлетка Дмитрия Медведева, выяснял «Огонек»

 

С какими чувствами россияне провожают своего третьего президента, «Огоньку» рассказал Борис Дубин, руководитель социально-политических исследований Левада-центра.

— С точки зрения большинства населения, Дмитрий Медведев — это менее контрастный двойник Владимира Путина, обладающий теми же самыми качествами, только выраженными слабее. Если в анкете, например, стоит вопрос о том, интересы каких слоев выражает Путин, а каких — Медведев, то мы получим приблизительно одинаковые ответы для обоих персонажей, с той единственной разницей, что Медведев будет выражать интересы олигархов, бюрократии и силовиков чуть меньше, а Путин — чуть больше. Если спросить россиян, насколько им симпатичны или неприятны обе фигуры, то окажется, что Путин чуть симпатичнее Медведева, но в целом характер отношения к ним удивительно схож. То есть уходящий президент в общественном мнении копировал образ первого лица, оставаясь при этом бледнее оригинала. Соответственно мы видим классическую картину: все достижения приписываются главному политическому актору, все недостатки — его свите. Основная заслуга за экономическую стабильность и положение России в мире, по мысли населения, принадлежит Путину, а вот за рост цен и прочие неприятности ответствен Медведев. Это красноречиво говорит нам о том, кто на самом деле является царем, а кто — только боярином.

— Я еще могу вспомнить моменты, когда не стыдно было всерьез обсуждать меру его политической самостоятельности. Кто и когда сбавил президенту контрастность?

— В каждом из четырех прошедших лет можно найти периоды, когда кредит доверия действующему президенту рос. Явной борьбы между Путиным и Медведевым, как теперь нам представляется, не было, но были неоднозначные положения, заставлявшие респондентов оценивать политический вес обеих фигур. Особенно, конечно, Медведеву добавил «телесности» разговор о модернизации, однако Путин довольно быстро перехватил инициативу и замкнул тему на себе, так что президент снова начал тускнеть. И конечно, роковым моментом в политической жизни Медведева стала рокировка 24 сентября. Размер тех групп — урбанизированных, продвинутых, активных, которые еще связывали свои надежды с фигурой президента, всегда был очень невелик. Самостоятельным политиком президента даже в лучшие его периоды никогда не считало большинство россиян, их доля в среднем — около трети. А после рокировки надежда угасла даже в них: стало ясно, что Медведев не просто уступает свое место, но и лишается контроля над вроде бы его сферой ответственности — инновационным развитием, ему не оставили никакой оригинальной роли в действующей системе власти.

— И что в итоге?

— За четыре года никаких подвижек не произошло, население по-прежнему говорит, что власть не может справиться с коррупцией, поддержать социальную справедливость в распределении доходов, снизить рост цен и общей стоимости жизни, остановить регресс в самых разных сферах жизни — от ЖКХ до здравоохранения. Потерять четыре года, имея все экономические предпосылки для развития благодаря хорошей конъюнктуре цен на энергоносители, это, конечно, проигрыш. И скорее всего в ближайшей памяти населения, до того как хочешь не хочешь, а произойдут какие-то серьезные изменения, провал этих четырех лет будет связываться с именем Медведева, а не Путина.

— Однако именно при Медведеве случилась «снежная революция». Быть может, эта четырехлетняя пауза дала обществу время, чтобы осознать себя?

— Даже если и так, это вряд ли входило в планы власти. Рокировка попала в первую пятерку причин, которые вывели людей на площади. То есть оказалось, что в России есть люди, которые не только считают альтернативу возможной, но и не боятся ее, не боятся политической конкуренции. Это новость, потому что неудовлетворенность «верхами» у нас была всегда, но сколько бы социальные группы ни бурчали на власть, они все равно искали повода к ней прислониться. А здесь налицо другая стратегия успеха. Появление людей новой стратегии едва ли заслуга власти, пусть даже рассуждающей о модернизации. Конечно, наши правящие круги в какой-то момент уловили или уж кто-то им подсказал, что нужно искать подходы к молодежи. Уже на втором сроке Путина стало ясно, что опираться на то, что власть так долго создавала — весь первый срок и большую часть второго, то есть на пассивное, адаптирующее большинство, неперспективно с точки зрения стратегического развития. Это большинство сыграло свою роль: обеспечило приход к власти, удобное рассаживание и начало распилов. Оно просило только одного — чтобы не было хуже. Но время шло, и все чаще стали появляться новые люди, которым хотелось не просто стабильности, но улучшений. За ними чувствовался потенциал, а значит, будущее. Поэтому власть — в полном соответствии со своим представлением о политике как о некоей спецоперации — стала разрабатывать ответные меры по приручению этой категории граждан. Вероятно, тогда и возникла идея создавать молодежные объединения, тогда же стал разрабатываться образ будущего президента как человека с айфоном и включенного в Сеть. То есть правящие круги решили оказать инновационным слоям в обществе определенные знаки внимания. Однако это был не истинный интерес, а именно знаки внимания в терминологии «Золушки» Шварца: кто-то получил шесть знаков королевского внимания, кто-то восемь. Они мало что значили. Но даже эта иллюзорная значимость работала на имидж Медведева, поэтому, возможно, и потребовалась такая резкая, грубая рокировка: чтобы отвязать от уходящего президента все надежды на модернизацию.

— С другой стороны, не выпустили ли «знаки внимания» джинна из бутылки? Инновационные слои услышали, что к ним обращаются, поняли, что они значимы для власти, и соответственно почувствовали себя силой. Не в этом ли заслуга Медведева?

— В какой-то мере, возможно. Однако нужно четко разделять ощущение своей полезности власти и ощущение, что ты можешь на что-то повлиять. Второе Медведев едва ли специально культивировал. Плюс к этому нужно добавить ощущение общей несправедливости, царящей в стране, оно тоже возникло независимо от риторики президента. Чрезвычайно важно, что в декабре люди впервые почувствовали, что они могут и должны что-то менять в своей жизни, и будет очень жалко, если они это чувство потеряют. Потому что в России до сих пор наблюдалась грустная картина: до 3/4 населения — взрослых, имеющих и образование, и профессию людей — признавались, что они не управляют своей жизнью. Они отдельно — жизнь отдельно. И эта ситуация не рассматривалась ими как нечто патологическое, это было обычное положение вещей, никто не надеялся выпрыгнуть из колеи. Наше население не избаловано ощущением успеха: когда началась чеченская война, которую народ в массе своей не принимал, никто не вышел на улицы, когда настала череда финансовых потрясений, которая очень многих затронула, митингов практически не было. Это удивительное поведение. И вот сейчас, кажется, приходит пора других отношений с властью. Однако власть, как мы видим, к этим отношениям не готова, потому что они подразумевают партнерство — нечто, абсолютно для нее неприемлемое. Вспомним, например, почему разгорелся скандал вокруг визита Медведева на журфак. Студенты не собирались устраивать провокаций: если бы президент согласился поговорить с ними нормально, если бы пришел как нормальный человек, он получил бы, вероятней всего, столь же нормальный, заинтересованный отклик. Но власть, а тем более ее обслуга, не умеет нормально общаться, она не способна на то доверительное отношение, которое присуще инновационному слою. Старшие поколения еще понимают ее риторику — для них власть на то и власть, чтобы командовать, а люди новой формации ее органически не терпят.

— В боевом тоне Медведева, которым он раздавал приказы чиновникам с экранов телевизоров, всегда чувствовалось что-то, не соответствующее самому понятию модернизации. Был ли у президента шанс изменить стилистику власти?

— Каждый новый лидер попытается стилистически отличиться от своего предшественника. Поэтому Путин говорил иначе, чем Ельцин, а Медведев — иначе, чем Путин. Но эти изменения затрагивают только то, что можно назвать малым стилем, некоторые обороты речи, а основной язык остается неизменным. Проблема в том, что политический язык — как и любой другой язык — заимствовать нельзя, можно перенять отдельные элементы, но система останется своей. Поэтому Медведев говорил о модернизации на языке, не способном породить это понятие, и чувствовалась фальшь. Можно купить айфон, но чтобы его создать, нужно построить общество, которое хочет создавать хорошие вещи. Нужно, чтобы человек работал и при этом не уставал так, что он засыпает в любом положении — даже стоя, как это происходит в Москве: вроде и результатов труда нет, а усталость гигантская. Есть точка зрения, согласно которой культура — это величайшие достижения общества, а цивилизация — это уровень его развития. С величайшими достижениями у нас вроде бы все благополучно, а вот уровень постоянно теряется. Отсюда ужас все время рухнуть на самое дно — и у власти, и у людей. И это рождает множество нехороших чувств — желание зацепиться, прижиться, не выступать. Желание построить вертикаль. Забетонировать ее, придумать какое-нибудь громкое название периоду своего правления — перестройка, стабильность, модернизация… Эта сверхжесткость в общении — порождение страха пустоты, отсутствия опоры. Пустота не сегодня возникла, не Медведев и не Путин ее создали. Мамардашвили сказал бы, что это результат антропологической катастрофы, случившейся за годы советской власти, я до сих пор считаю, что это слишком сильные слова, но что-то все-таки в организме нашего общества было задето, что-то жизненно важное. Именно поэтому, как заметил Юрий Левада, весь ХХ век Россия двигалась короткими перебежками: пронестись от одного куста к другому и тут же залечь, чтобы не успели пристреляться.

— Кажется, что эта жесткость языка — бесконечный порочный круг на верхних эшелонах власти. Стоило Путину оттеснить Медведева при рокировке, как уже Медведев публично отчитывает Кудрина. Как прорваться к другому общению?

— Никто из наших правителей не отказывался от ловко придуманной Сталиным привычки осаживать своих противников. Причем лучше при других, а не один на один, чтобы показать человеку, что он ничего не стоит, чтобы те, кто рядом с ним, тут же поежились и подумали, а не пересесть ли им подальше. Язык выдает политика с головой, потому что он — свидетельство того типа отношений, которые приняты в его окружении, а эти отношения, в свою очередь, свидетельствуют о качестве человеческого материала, из которого сделана наша власть. Начав изучать политический язык, вы придете к цепи удручающих открытий. Когда был ГКЧП и когда его участники собрались и сели за столом, а мы смотрели на них с экранов телевизоров, самое поразительное было — увидеть ничтожность наших правителей. Если это первые лица, то кто же остается на вторых-третьих ролях? Это удручающее качество элит не меняется сразу и не меняется одним человеком. Паскаль, да и мудрецы до него, говорил, что только зло растет само собой, а добро нужно строить каждый день, потому что оно разрушается на глазах. Нужны коллективные усилия общества по созданию этого добра: чтобы прекратились перебежки, чтобы появилась не властная, а смысловая вертикаль жизни.
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc-y/1912611

РАССЫЛКА ЛЕВАДА-ЦЕНТРА

Подпишитесь, чтобы быть в курсе последних исследований!

Выберите список(-ки):