Июль — самое время подвести итоги политического сезона и попытаться спрогнозировать возможные развилки следующего. В жанре минималистского резюме можно сказать, что завершение запланированной четыре года назад операции «местоблюститель» прошло неудачно. Формально Путин вернулся в Кремль, но при этом не получил того мандата, который имел в свое прежнее президентство. Между тем Путин намерен править так, как будто его получил. Это и есть пружина разворачивающегося в России политического кризиса.
Кризис пока не вошел в острую фазу. Ситуация напоминает тот момент, когда болезнь еще может быть принята за недомогание, но количество лейкоцитов в крови уже ясно указывает на серьезность ситуации. Пациент же, ориентируясь на сдержанность внешних признаков, силится жить как ни в чем не бывало. Попробуем перечислить признаки и проявления кризиса, опираясь на более-менее объективные данные и факты.
Рейтинги против нефти
Первый из них — последовательное снижение так называемых рейтингов. В ходе кризиса 2008-2009 гг. баланс одобрения Путина (разница между одобряющими и неодобряющими, данные «Левада-центра») предсказуемо снизился с максимума в 78 пунктов до 55 (апрель 2009 г.). Затем индекс пошел в рост и в 2010 г. стабилизировался в районе 60 пунктов. Но с начала 2011 г. началось резкое снижение: уже к марту баланс составлял 40 пунктов, в конце лета начался новый тур падения, и показатель достиг дна в декабре — 27 пунктов. Итого: за год значение индекса снизилось вдвое. После предвыборного всплеска начала 2012 г. индекс практически вернулся в июне к минимумам конца 2011 г. (30 пунктов).
Собственно, соотношение одобряющих и не одобряющих Путина составляет примерно 65:35 или немного ниже. Это можно считать отличным результатом для любого президента демократической страны. Но такое соотношение неприемлемо для «царя» — безальтернативного доминирующего лидера, имеющего широчайший мандат. Путин такой мандат фактически утратил.
Еще одна важная особенность: какие-либо экономические факторы, объясняющие такое поведение индекса, отсутствовали. Цены на нефть в 2011 г. были на историческом максимуме (выше в годовом исчислении, чем в 2008 г.). Инфляция быстро снижалась. Индекс материального положения семьи («Левада-центр») с марта 2011 г. интенсивно рос и к осени достиг практически докризисных уровней. При этом в течение 2011 г. оценки политической системы, институтов власти, общего положения дел в стране и Путина лично заметно ухудшались. Такая ситуация, как уже отметили некоторые аналитики, является практически уникальной за всю историю наблюдения с начала 1990-х гг. Это говорит о том, что мы имеем дело с некоей фундаментальной тенденцией, и о том, что экономическая стабильность больше не ассоциируется с особенностями путинского политического режима.
Провал правящей партии
Вторым проявлением наступающего кризиса стали парламентские выборы. С ними связаны два мини-кризиса, а не один, как принято думать. Первый состоял в том, что на территориях, на которых проживает половина населения страны, «Единая Россия» набрала меньше 40% голосов. Согласно официальным, т. е. уже сфальсифицированным, данным, меньше 40% ЕР набрала в 32 регионах (в 16 из них меньше 35%). Это весьма разные территории: и большие промышленные регионы, и Нечерноземье — традиционный красный пояс. Сюда стоит отнести и Москву, где ЕР набрала в реальности, видимо, менее 30%.
В данном случае нам не очень важно, насколько в этих регионах результаты были сфальсифицированы. Важно то, что местные власти не смогли или не захотели обеспечить удовлетворительный результат для ЕР. И это мощный удар по выстраиваемой с 2007 г. политической модели авторитаризма с доминирующей партией. Этот тип авторитаризма считается у политологов наиболее устойчивым, так сказать, институализированным (классический пример — Мексика с ее Институционально-революционной партией, правившей почти 70 лет). Фактически правящая партия должна была выступить институциональным оформлением путинской вертикали власти, обеспечить контроль над регионами и консолидацию лояльных элит. Выборы продемонстрировали, что эта модель отвергнута не менее чем половиной страны, причем не только населением, но и региональными элитами.
Битва за Москву
Третье проявление надвигающегося кризиса — московские митинги. Чтобы не лишиться формального большинства в Думе, власти вынуждены были пойти на беспрецедентные фальсификации московских протоколов. Развернувшуюся в ответ на это в Москве широкую протестную активность можно рассматривать в двух перспективах.
Во-первых, ее следует рассматривать как конфликт Владимира Путина с тем классом, который (с легкой руки Суркова) претенциозно именуют креативным. Точнее было бы просто называть его продвинутым. Так или иначе, широкая интеллектуальная элита, образованные и вестернизированные (в смысле образа жизни) городские слои решительно высказались против путинской политической системы. Этот конфликт по своим последствиям гораздо серьезнее, чем принято думать.
Проблема здесь в том, что то видение ситуации, российского настоящего, и та повестка, которые были сформулированы продвинутым классом в протестах зимы — весны, обречены завоевывать новых сторонников и наращивать популярность. Можно назначить начальника танкосборочного цеха, кандидата в мастера спорта по шашкам Игоря Холманских полпредом, а подозреваемого в плагиате Мединского — министром культуры, но совершенно очевидно, что они не могут сформулировать взгляд на российское настоящее, способный конкурировать с тем, который сформулирован продвинутым классом. Режим не способен представить приемлемое для большинства видение будущего; напротив, он вынужден архаизировать себя (в надежде сохранить лояльность «провинции»), что будет лишь укреплять популярность оппозиционной повестки.
Но московские протесты отразили еще один конфликт: конфликт между путинским кланом (преимущественно питерским по происхождению) и Москвой. Составляющими этого конфликта является не только ссора Путина с продвинутым классом, но и вражда с московскими элитами, оказавшимися после отставки Юрия Лужкова без политической защиты. Да, на митинги ходит около 0,5-1% населения города, но о сочувствии или лояльности к митингующим заявляет более 50%, а ужесточение закона о митингах осуждает две трети москвичей. Как и предыдущий, этот конфликт вряд ли может быть преодолен в обозримой перспективе.
Битва за Москву, объявленная Путиным в предвыборной речи в Лужниках, разворачивается в точности по лекалу исторической аллюзии: Москву Путин взял, но сражение за нее проиграно.
«Реакция» и ее последствия
Новое наступление на СМИ, законы против демонстрантов и НКО, отдающие тоталитарной сталинской риторикой, подготовка широкого политического процесса против оппозиции а-ля Лукашенко по событиям 6 мая — все это следует рассматривать как «реакцию». Функционально «реакция» — закономерный этап политического кризиса, связанного с постепенной утратой режимом легитимности. Явные признаки ослабления режима создают почву для раскола в элитах — поддержка режима перестает выглядеть беспроигрышной ставкой. «Реакция» — это ответный шаг режима, который должен продемонстрировать элитам силу режима и полноту контроля над репрессивным аппаратом.
Но «реакция» — это большой риск. Если она окажется не слишком убедительной, то это лишь ускорит брожение и панику в элитах. Причем к отрицательному эффекту может привести как недостаточное, так и чрезмерное применение силы.
Прежде всего двояким может оказаться впечатление, произведенное «жесткой линией» на элиты. Одним из примечательных событий последних дней стало известие о том, что членов думской фракции ЕР обязали поставить личные подписи под сталинистским законопроектом об НКО. По всей видимости, некоторую панику подобные проявления «жесткой линии» вызывают даже в, казалось бы, передовом отряде путинской пехоты. Желающих пополнять «список Магнитского» явно меньше, чем нужно для уверенной реализации жесткого курса.
Во-вторых, исследование «Левада-центра» отношения россиян к протестам и репрессиям демонстрирует такую картину. С одной стороны, большинство не поддерживает радикальные лозунги протестующих, в частности требование отставки Владимира Путина (поддержка этого требования составляет 20-30%), с другой стороны, население достаточно лояльно к протестующим: одобряющие и не одобряющие их составляют две примерно равные группы по 40%. Но когда вопрос ставится более абстрактно — о праве протестующих на протест, в их пользу высказывается уже твердое большинство. И наоборот: репрессии против протестующих поддерживает явное меньшинство (около 30%, не поддерживает — 45%).
Таким образом, вероятность того, что стратегия «реакции» окажется для Путина проигрышной, очень велика: репрессии против оппозиции будут подрывать его легитимность в глазах населения.
Анализ отношения населения к протестующим возвращает нас к тезису, сформулированному в самом начале. В глазах большинства россиян (50-60%) Путин является сегодня легитимным президентом. В то же время в глазах большинства его президентская легитимность ограничена: в отличие от ситуации 2000-х люди не склонны делегировать Путину свои политические права, но, наоборот, ожидают от него самого подчинения определенным правилам. Характерно, что лозунг ограничения сроков и полномочий президента получает относительное большинство в опросах (38% поддерживают, 36% — нет).
Борьба за элиты и борьба за центр
Структура отношения населения к Путину и его режиму выглядит на данный момент, видимо, примерно следующим образом. Ядро твердых сторонников Путина, как отмечают социологи, сильно сузилось за последние год-полтора и составляет 15-20%. Твердых противников примерно столько же (15%). Еще 15-20% разделяют антипутинские настроения в некоторой степени, являются группой поддержки антипутинского ядра. Зона условной поддержки Путина гораздо шире — это 40-45%.
Однако эта поддержка именно условна: например, если требование отставки Путина вызывает сочувствие лишь у каждого четвертого, то нелояльность путинской политической системе демонстрирует уже 40% респондентов (42% согласны с тем, что «Единая Россия» — партия жуликов и воров«, а 38% поддерживают требование новых выборов в Думу).
Владимир Путин уверен, что главной ошибкой Михаила Горбачева было то, что он шел на уступки (поэтому и потерял власть). Политологи, правда, обычно считают, что ошибкой Горбачева было то, что он шел на уступки слишком поздно, когда их оказывалось недостаточно. Но Владимир Путин не улавливает этого нюанса и убежден в верности исключительно твердой линии: никаких уступок, полная самоуверенность и демонстрация силы.
Проблема в том, что такая линия делает путинскую систему власти еще более жесткой и, следовательно, менее приемлемой как для тех, кто ею недоволен, но еще признает легитимность Путина, так и для тех, кто пока сохраняет лояльность или нейтралитет. Голосуя за Путина, люди голосовали за сохранение статус-кво, а вовсе не за ужесточение режима. Они предпочитают Путина той неопределенности, которая возникает в случае его ухода. Но в какой-то момент эта неопределенность может выглядеть уже меньшим злом, чем сохранение «жесткого» Путина у власти.
Иными словами, жесткая линия в краткосрочной перспективе может дать положительный эффект в смысле дисциплинирования элит, но в то же время приведет к сокращению зоны условной поддержки и расширению доли тех, кто сочувствует требованию отставки Путина. Когда этот тренд станет очевиден (а сближение размеров двух групп, вероятно, произойдет уже осенью), прессинг, направленный против элит, мощно сработает в обратную сторону.