Умер наш друг и коллега Борис Владимирович Дубин (31.12.1946-20.08.2014).

С ним связан огромный кусок нашей жизни и работы. Без него не было бы  такого Левада-центра, каким он  вырос, стал. Он внес свой особый вклад во все главные исследовательские проекты Центра. Человек, соединявший собой самые разные сферы нашей  жизни — научной,  литературной, культурной, книжной, общественной. Борис обладал авторитетом человека Культуры, редкой интеллектуальной щедростью. Его любили, ценили, им восхищались, гордились знакомством, дружбой.

Остались его книги, стихи, переводы…

Нам не хватало его в последние годы, и будет не хватать.

Борис Владимирович Дубин родился в 1946 году в Москве, окончил филологический факультет МГУ (1970) по специальности «Русский язык и литература, французский язык».

Был близок к поэтам объединения СМОГ, печатался в самиздате. В открытой печати начал публиковаться в 1970 году. Работал в Государственной библиотеке СССР им. Ленина (1970–1985), Институте книги при Всесоюзной книжной палате (1985–1988), с 1988 по 2003 год был сотрудником первого ВЦИОМа, (с 2003 года до 2012 — Аналитического центра Юрия Левады).

Преподавал социологию культуры в Институте европейских культур РГГУ и Московской высшей школе социальных и экономических наук, был заместителем главного редактора журнала «Вестник общественного мнения» (2006–2012), с 2012 года входил в редколлегию журнала «Иностранная литература».

Хотя мы знаем его  как социолога, социолога  литературы и культуры, но для многих Борис был известен прежде всего как переводчик.

Первые переводы Бориса Дубина были опубликованы в 1972 году. Он переводил испанскую песенную лирику Средневековья и Возрождения, поэзию золотого века, а также произведения английской, французской, латиноамериканской и польской литературы. Составил и перевел антологию «Пространство другими словами: Французские поэты XX века об образе в искусстве» (2005), книгу избранной поэзии и прозы Хосе Лесамы Лимы «Зачарованная величина» (2012). Автор статей о новейшей зарубежной словесности, о современной российской поэзии.

Лауреат премии журналов «Иностранная литература», «Знамя», «Знание — сила», премии Министерства культуры Венгрии, премии имени А. Леруа-Больё (Франция–Россия), премии имени М. Ваксмахера (Франция–Россия), премии Ефима Эткинда,  премии Андрея Белого. Кавалер Национального ордена «За заслуги» (Франция).

Соболезнования от друзей и коллег

Скончался выдающийся российский мыслитель Борис Дубин. Дорогие Лев Гудков , Наталия Зоркая , Татьяна Ворожейкина , Denis Volkov и все Левадовцы, примите мои глубочайшие соболезнования. Сочувствую и соболезную Алене и всей семье Бориса. Для меня было счастьем двадцать лет быть с Борисом в одном кругу, слушать и читать его, участвовать в совместных обсуждениях, получать от него отклики и комментарии. Светлая память!

Владимир Магун

Дорогой Лев Дмитриевич,

Мне очень хотелось бы сказать Вам слова поддержки. Но слов как-то не набирается. Вы можете всегда на меня расчитывать. Я так люблю Вас, я так люблю Бориса Владимировича. Мне очень горько. Мне грустно, что в последнее время наше общение стало скорее воображаемым. Но тем не менее, я надеюсь, что Вы чувствуете, что я всегда готова, даже не знаю, что сказать. Мне хотелось бы быть где-то рядом.

Юлия Лидерман

Уважаемые коллеги! Примите искренние соболезнования по поводу кончины Бориса Владимировича! Российская социология потеряла талантливого аналитика и прекрасного человека! Светлая ему память!

Ирина Попова

Узнал сегодня вечером, что сегодня скончался Борис Владимирович Дубин. Для меня его смерь совершенно неожиданна, поскольку о его тяжелой болезни я  не знал.
Уже многие написал, что Борис Владимирович Дубин был переводчик экстра класса. Когда я так  представлял его в Музее и центре имени Андрея Сахарова на встречах с учителями, а также  школьниками, перед которыми он никогда не отказывался бесплатно прочесть лекцию и выступить, если сотрудники Музея его приглашали,  Дубин от слов, что он замечательный переводчик всегда как-то  отмахивался.
Для меня Дубин вместе с Львом Гудковым «состоял»   младшим по возрасту членом  компании и продолжателем (вместе с Гудковым) нескольких  политически острых и ярких ученых-социологов  времен  начала перестройки, с которыми познакомила меня судьба и которых я часто видел вместе на всех острых общественных событиях (это была тройка —  Левада, Гордон, Назимова).  Хочу напомнить,  что к Борису Дубину и Льву Гудкову нередко обращались члены  инициативной группы «Общее действие» с просьбами  подписать адресованные Ельцину и Путину  письма и заявления правозащитников и довольно широкого круга интеллигенции с требованием начать  переговоры с Масхадовым и прекратить войну в Чечне. .
Хочу напомнить, что уже лет двенадцать Борис  Дубин добросовестно выполнял обязанности члена  жюри премии имени Сахарова «За журналистику как поступок», ежегодно, в ноябре он прочитывал все присылаемые на конкурс  статьи, а их каждый год было несколько сот ( с учетом того, что один автор мог прислать до семи статей). По приглашению Елены  Боннэр Дубин пригласили  быть членом Общественного совета Музея и центра имени Андрея Сахарова и он был им несколько лет — не знаю точно сколько именно, т.к. я ушел из Музея и Фонда Сахарова  в августе 2008 г.( и на последнем собраниии , на котором я был Дубин был тоже).
В общем , теперь решусь  сказать главное — в моих глазах  после смерти Юрия Левады, да уже и при нем тоже, Леваду- центр для меня всегда олицетворяли три имени, три человека : Левада, Дубин, Гудков. Олицетворили просто потому, что именно эти люди думали, писали и говорили  о российской политике в связи с состоянием российского общества, не уходя от остных вопросов,  а это то, что  волнует меня самого. . Поэтому так сложилось в моей голове — лицо Левада-центра для много лет олицетворили Левада, Гудков, Дубин. Возможно, Борис Дубин не был в числе основоположников или главных сотрудников Левада-центра, но в моих глазах он занимает именно это место.  Прощайте, уважаемый Борис Владимирович! Дальше Левада -центр будет существовать теперь уже с традициями и Левады и Дубина. И дай Бог всем сотрудникам Левада центра и особенно Льву Дмитриевичу Гудкову найти силы продолжать делать все что нужно и все что можно  после такой потери.
Увы,  смерть безжалостна. Борис Владимирович Дубин —  был очень ярким выразителем интересов интеллигенции и очень умным, скромным и приличным человеком..
Сочувствую всем сотрудникам Левада-центра, особенно тем, кого знал — Гудкову, Левинсону, Зоркой.  

Юрий Самодуров

Дорогие друзья, коллеги, я глубоко опечален вестью о безвременной кончине Бориса Дубина. Мы потеряли очень талантливого и очень светлого человека, чьи знания и доброе отношение были нужны многим и многим людям. Его переводы, стихи, научное творчество, его общение — всё, им созданное всегда было настоящим, подлинным, высочайшего качества.   Потеря эта невосполнима, но благодарная память о нём, его замечательные книги, конечно же, останутся с нами. Самые искренние соболезнования семье, друзьям и коллегам.

Владимир Кржевов

Дорогой Лева,

я разделяю Вашу скорбь по поводу ухода Бориса Дубина. Я привыкла читать его статьи и книги и, не зная его, воспринимала как близкого человека. Представляю, что чувствуете Вы.

«Я говорю про всю среду…»

Ирина Белобровцева

Наталья, примите наши соболезнования и передайте их Вашим коллегам, всем, кто знал Бориса Владимировича. Он был не только профессионалом, но и добрым и внимательным человеком.

Владимир Звоновский

Уважаемые коллеги,

Выражаем искренние соболезнования коллетиву «Левада-Центра» в связи со смертью Бориса Дубина. В Беларуси его знали и высоко ценили как замечательного социолога и литератора, яркого представителя подлинной россйской науки и культуры, смелого человека с открытой гражданской позицией. Потеря таких людей — невосполнимый урон, особенно в трудные времена, которые мы все сейчас переживаем. Но с тем большим упорством мы будем осуществлять свою миссию и развивать наше сотрудничество.  

Коллектив НИСЭПИ

Дорогие друзья,

все мои коллеги по «Полит.ру», которым посчастливилось общаться с Борисом Владимировичем, просили выразить Вам наши слова соболезнования и печали. Такой великий и талантливый человек ушел! До сих пор не верится в его уход. Ведь мы всегда видели его бодрым и подтянутым, внимательным и неравнодушным. Такие люди — свет миру!

Наталия Демина

Уважаемые коллеги,

скорбим вместе с вами по поводу ухода из жизни Б.Дубина. Светлая личность, интеллигент, интеллектуал, прекрасный ученый — спасибо, что был с нами.

 О.Д.Куценко от имени правления Социологической Ассоциации Украины

Борис Дубин всегда был одним из тех, чье присутствие неизменно поднимало мое настроение и придавало уверенности, что культура все же еще существует. Как же важно, что он был, и как печально, что эту насущную необходимость начинаешь по-настоящему остро понимать, когда человек уходит. Светлая память.

Лев Рубинштейн

Дорогой Лев Дмитриевич, какое же ужасное горе. Что-то мы все не можем поднять головы второй день.

Ирина Березкина,

Московская школа гражданского просвещения

20 августа не стало талантливейшего человека, Ученого со всех самых больших букв ‒ переводчика, социолога, культуролога Бориса Владимировича Дубина. Многие напишут сейчас, каким он был поразительным интеллектуалом. Напишут том, что он первым открыл для нас Борхеса, о том, сколько знал языков и как потрясающе переводил стихи, каким глубоким аналитиком он был, как стоял у основ отечественной социологии вместе с покойным Юрием Александровичем Левадой… Моя же первая реакция ‒ нет, ну только не он, ну пожалуйста!..

Семь лет мне довелось вместе работать и общаться с Борисом Владимировичем во ВЦИОМе (затем «Левада-центре»), а главное ‒ учиться у него, не боясь смотреть снизу вверх с раскрытым от изумления ртом… И столько не успели мы, тогда еще молодые сотрудники, у него спросить, как и не успели поблагодарить за то удивительное время, когда можно было прийти в соседнюю комнату и понуро признаться в том, что ты ни-че-го не понимаешь в этом вот исследовании о книгах и почему именно этот русскоязычный роман россияне сочли самым великим… «Борис обладал авторитетом человека Культуры, редкой интеллектуальной щедростью», ‒ пишут на сайте www.levada.ru мои бывшие коллеги. Да! Я о том и говорю ‒ обладая знаниями в самых разных областях науки и культуры каких-то просто космических размеров, будучи лауреатом тысячи премий и кавалером разных орденов, огромным ученым, Борис Владимирович никогда не позволял себе ткнуть тебе твоим невежеством, посмотреть свысока, укорить в незнании каких-то прописных истин. Напротив, он готов был немедленно, вот тут, на коленке, сразу объяснить то, что ты не понимаешь, рассказать о том, чего ты не знаешь, и упомянуть то, о чем ты не догадываешься. Это редкое свойство, это удивительный дар. Когда я стала работать в Psychologies, то несколько раз обращалась к нему за экспертным комментарием или просила написать для нас колонку, что он охотно делал, ‒ будь то рассуждение на тему, что такое «модная литература», или умозаключение относительно того, почему нам нравится смотреть телесериалы. Борис Владимирович писал для нас и о том, что такое «настоящий мужчина» , он полагал, что настоящие мужчины ‒ те, кто готов брать на себя ответственность, а не перекладывать ее на других, кто честен с собой и другими, внимателен к жизни и людям, держит слово и ценит дело. «Их становится больше лишь тогда, когда общество в них действительно нуждается», ‒ писал он. Именно таким настоящим человеком и был Борис Владимирович, и как же ужасно сейчас потерять его, когда общество отчаянно нуждается именно в таких, как он.

Светлая память, дорогой Борис Владимирович.

Наталья Ким, обозреватель Psychologies

Есть люди, с которыми сама идея смерти как-то катастрофически не вяжется. Борис Дубин – из их числа. Мне повезло познакомиться с ним в студенческие годы, совершенно случайно – еще, по сути дела, не зная, кто он такой. Я сидела в библиотеке иностранной литературы, пустынной в разгар зимних каникул, и читала толстую книгу одного странного англичанина XIX века – благополучно (и небезосновательно) забытого путешественника и искателя новых стилистических форм. «Я никогда не видел, чтобы живой человек читал это занудство», ‒ внезапно услышала я над своим ухом. Я совсем уже собралась оскорбиться за своего англичанина – в то время я была им сильно увлечена, – как вдруг увидела в глазах моего непрошеного собеседника нечто совершенно отличное от типовых ожиданий: не желание продемонстрировать собственную ученость и уж точно не стремление завязать разговор, но самый настоящий, живой и горячий интерес к предмету. Интерес такой глубокий, острый и при всем том доброжелательный, что не откликнуться на него было просто невозможно.

Наш тогдашний разговор в библиотечном буфете длился два счастливых часа и от вдохновенной веселой перепалки плавно перетек к полному интеллектуальному примирению. Он не стал началом дружбы – после мы с Борисом Дубиным довольно часто встречались, но по большей части в формальной обстановке: иногда просто раскланивались, иногда спорили во время публичных дискуссий, иногда обменивались парой фраз. Но после той давней встречи я всегда знала, какой Дубин на самом деле: в нынешнем теплохладном мире он – один из очень немногих – сохранял в душе огонь истинного высокого любопытства – научного и человеческого. Он никогда не говорил и не писал очевидного: каждая его статья, каждое выступление было проникнуто жгучей потребностью разобраться, найти правду, понять суть. Именно поэтому его тексты (для меня самыми важными, разумеется, всегда были работы Дубина о социологии чтения) обладали редким для научных статей свойством вызывать пылкие споры и пробуждать мысль.

Наследие Дубина осталось с нами – и мы, я уверена, еще долго будем его перечитывать и перерабатывать, внутренне продолжая спорить, не соглашаться, аплодировать и – главное – двигаться дальше в намеченных им направлениях. Но вот как мы будем жить без него самого, без его внутреннего огня, без его любопытства и доброжелательности, без его уникальной способности погрузиться в самую суть привычных вещей и вынырнуть оттуда с каким-то новым, неожиданным знанием – этого я не знаю. Как представить мир без человека, который был сама жизнь, – этому нам еще предстоит научиться, и едва ли это будет легко.

Галина Юзефович, литературный критик

Генеральное консульство Польши в Санкт-Петербурге

Вчерашняя новость о смерти Бориса Дубина до сих пор не осознается как реальность. «Не может быть», – думаю я, увидев его фотографию в Фейсбуке и обрушившиеся как поток слова прощания. В нем всегда поражал внутренний аристократизм, доброжелательность, ум, вдумчивое слово. Он одинаково уместно смотрелся и на научной конференции, и на поэтическом вечере, и на марше за честные выборы. 

Кажется, последний раз я его видела в декабре 2013 года на встрече Теодора Шанина в «Мемориале», где создатель российско-британской Шанинки рассказывал о том, как его меняла история и как он менял ее сам. Собеседник для Теодора должен был быть его уровня и лучше Дубина, пожалуй, и найти было нельзя. 

«Для меня большая радость и честь быть рядом с Теодором, паном Теодором, как его всегда называл Юрий Левада», – сказал тогда Борис Владимирович, открывая встречу. Он отметил, что Теодор Шанин задает образец масштаба людей, которых будут приглашать на цикл «История в человеке». «Мы не можем сегодня говорить о человеке, не вводя его историческое существование». 

Эти же слова можно было обратить и к самому Дубину. Время меняло его, а он старался изменить время. Родившийся в 1946 году, во времена Сталина, он сумел вырасти в абсолютно свободного человека. Вехи его биографии таковы: родился в последний день 1946 года, 31 декабря в семье мамы – педиатра и папы – военного врача, москвичей в первом поколении. Окончил среднюю школу в 1956 году с серебряной медалью. 

«Мы были последним поколением советских школьников, которые учились одиннадцать лет… Школа была обыкновенная, самая что ни на есть средняя, сначала в Текстильщиках, а потом мы переехали в район неподалеку от Университета. Там тоже была обычная средняя школа. Может быть, в ней были чуть лучше преподаватели литературы, неплохие преподаватели иностранного языка, в старших классах был отличный преподаватель математики (школа была связана с мехматом МГУ). О профессии никогда не думал, но понимал: будет что-то гуманитарное. В самых общих чертах: зеленая лампа, круг света, книги, мерная, тихая, спокойная работа…», – рассказал он 20 июля 2001 года в интервью с профессором Шанинки, замечательным социологом Геннадием Семеновичем Батыгиным «Если это можно назвать карьерой, то назовем это карьерой». 

После школы Дубин поступил на филологический факультет МГУ, который закончил в 1970 году. Объяснил выбор факультета Борис Владимирович так:  «Я был очень домашний, одинокий и ни на кого не ориентировавшийся человек. Мама меня приучила к чтению еще до школы. Она привела меня в маленькую районную библиотеку. Там я читал все, что попадало под руку, а где-то во втором классе случился, что называется, прорыв… совершенно случайно, в пионерском лагере. Там оказался паренек (я сейчас и не помню, как его звали), который отличался поразительным разнообразием знаний и интересов. Я-то считал, что я много читаю и, в общем, кое-что знаю. Но этот паренек!.. Бывают такие люди — ходячая энциклопедия. Во всяком случае, раньше они были. Это меня так поразило и так понравилось, что я стал читать и днем, и ночью, и всегда. Родители, особенно отец, несколько ворчали. Понятно, что из этого профессии не сделаешь. 

Так вот… Сделать профессией это можно было только на филфаке. Филологу можно читать и даже получать какие-то деньги за удовольствие. Вообще филология мыслилась как достаточно нереальная профессия. Мне было понятно, что мои интересы лежат, скажем так, совершенно не здесь. Меня увлекала в большей степени литература зарубежная, а не отечественная, литература нереалистическая, я реализма не признавал (в этом смысле) довольно долго, в том числе, русского реализма. Жизнь была совершенно фантастическая». 

Выбор специализации в филологии же был не вполне свободным: «Я поступал на русское отделение. У меня была тяга к зарубежке, но я ясно понимал, что моего языка не хватит, чтобы сдать экзамен на «ромгерм», при всем том, что я занимался английским со второго класса индивидуально с учительницей. Язык был неплохой, но это был не ромгермовский уровень, я бы не сдал экзамен. Кажется, там еще что-то нужно было сдавать, чего мне не хотелось. А русское отделение по типу экзаменов и всему остальному было наиболее приемлемым. Но судьба распорядилась иначе. Всех мужиков, поступивших в том году на русское отделение, загребли и создали из них особое отделение. Это было не в первый раз, а, может быть, во второй. Считалось экспериментом. Создали отделение под названием «Русский язык для иностранцев» или «Русский язык за рубежом», причем всех нас перефранкофонили, поскольку мы были «англичане», один или двое «немцев». Всех нас перегнули во французскую линию — считали, что в ближайшие годы мы будем сильно дружить с франкоязычными странами Северной Африки. Поэтому мы проходили Алжир и Марокко по истории, по географии, по страноведению, по литературе. Я принадлежу к числу немногих людей в этой стране, которые имеют представление об алжирской литературе, причем я имел представление о ней еще тогда, когда ее вообще почти еще не было. Получилась такая странная специальность». 

После окончания университета Борис Дубин начал работу в секторе социологии книги и чтения Библиотеки имени Ленина. О том, как работа нашла его, а он работу он рассказал в том же интервью Г.С. Батыгину: 

«Педагогической жилки в себе я совершенно не чувствовал и плохо себе это представлял. К тому же я был очень влюблен в свою будущую жену, и мысль о том, что придется уехать на периферию и расстаться с ней, мне была тяжела. Это сильно осложняло нашу жизнь: и ее, и мою. Мы держались друг за дружку. Деваться было некуда, я пошел в Ленинскую библиотеку, где до того подрабатывал каждое лето, таская книжки, и предложил им свои услуги. Они опять взяли меня в хранение таскать книжки. Я бы таскал их и таскал. Там были десятки ребят, которые на ярусах или в других группах работали, потаскают книжки четыре часа в день, а потом занимаются своими делами. Это был своего рода вариант для поколения дворников и сторожей, впрочем он существовал задолго до этого поколения. Было ясно, что никакой реальной карьеры, никакой общей жизни, в общем, не будет. Делать обычную карьеру не было ни желания, ни сил, оставалась другая жизнь — некарьерная: зарабатывай небольшие деньги, а дальше живи, как хочешь». 

В 1970 он женился, в 1971 стал жить отдельно от родителей, в 1972 году родился его первый сын: «На службе, в Ленинской библиотеке, сначала платили девяносто девять рублей, затем сто пять, затем сто двадцать рублей. Восемь часов в день от звонка до звонка. Ленинка была образцовым учреждением советской эпохи. С 8.30 до 17.15, хочешь-не хочешь — отдай. Два раза в месяц платят соответствующее жалованье, все остальное — гуляй Вася, корми сына чем хочешь, живи как хочешь, плати за квартиру чем хочешь. Родители сбросились и купили нам маленькую квартиру. По тем временам это не были такие дикие деньги, как сейчас». 

В том же 1972 году начал заниматься переводами и вырос в Мастера. К концу жизни Борис Владимирович были известен не только как социолог, но и блестящий переводчик европейской (английской, французской, испанской, португальской, итальянской, польской, венгерской) и латиноамериканской литератур, философской и культурологической эссеистики ХХ века. 

О том, как началась работа над переводами Борхеса в 1975 году, он рассказал так: «Сейчас уже не помню, как обнаружил его стихи, но это были как раз поздние стихи, то есть метрические, строгие. Поразительно, что сегодняшний поэт мог именно таким образом писать — не верлибры километрами. Я попробовал это переводить и даже читал свои переводы в Союзе писателей. Проводилось что-то вроде конференции молодых переводчиков (тоже характерная тогдашняя «забота» о молодежи). Я туда попал в первый и последний раз в жизни, поскольку дальше по возрасту мне это не полагалось. Мне уже оставалось несколько месяцев до тридцати, а молодым в СССР считался литератор до тридцати лет. После этого что-то начало даже официально намечаться: не опубликовать ли подборку в «Иностранной литературе»? Почти получилось, но в конце концов не опубликовали. Стало известно, что Борхес поехал на ужин к чилийскому диктатору, и все полетело. Борхес почти на десять лет стал в Союзе полностью запретным. Затем удалось под нажимом влиятельных зарубежных «друзей нашей страны» выговорить ему особый статус — такой особый статус был не только у Борхеса: можно было немножко публиковать переводы в антологиях, но авторские сборники не допускались ни при какой погоде. (…)». 

С 1988 года Б.В. Дубин стал сотрудником ВЦИОМа, после рейдерского захвата которого, в 2004 году, был одним из основателей Аналитического центра Юрия Левады. О своем начале работы в социологии Борис Владимирович рассказывал так: «…социология у меня любительская. Я никогда не учился социологии профессионально, среди моих сверстников дипломированных социологов тоже нет. И никаких знаков профессионального социологического достоинства не имею. Ни диплома о каком-нибудь окончании, ни степени, ничего. Эта социология сделана собственными руками, под свои задачи с огромной помощью людей, которые в этом что-то понимали и для меня много значили. Ю.А. Левада и Л.Д. Гудков мне в этом смысле ставили глаз, ставили руку, а с какого-то момента мы эти вещи делали вместе. Если это можно назвать профессиональной карьерой — пусть это будет профессиональной карьерой. В восемьдесят восьмом году нас позвали во ВЦИОМ. Весной Левада бросил клич: «Кто хочет, давайте!», а с лета мы начали там работать в штате». 

Вместе с тем, с опросными технологиями он познакомился гораздо раньше: 

«Кое-что об анкетах, опросах, таблицах знал по Ленинке. В 1972 и 1973 годах мне приходилось опрашивать крестьян в Белоруссии и в деревне под Свердловском по поводу того, что они читали. Сектор Стельмах закончил тогда исследование «Книга и чтение в жизни небольших городов». Я туда попал как раз в тот период, когда собиралась книжка по небольшим городам и работал с эмпирическими данными. А в 73 году началось исследование «Книга и чтение в жизни советского села». Я вел тему, в которой был заинтересован В.Э. Шляпентох, — «Образы будущего». Шляпентох тогда писал книжку о будущем. И с ним должны были вместе писать статью в итоговый сборник. Но мы не сумели сговориться и писали по отдельности. Так что минимум эмпирической работы я попробовал, другое дело, что сам анкет практически не сочинял, не вел проект от начала до конца. Поэтому, когда мы провели первый опрос во ВЦИОМе, и пошли данные, и Алексей Иванович Гражданкин, тогда еще самый молодой сотрудник отдела, считал все это на арифмометре и выводил первые цифры, и мы начали получать первые частотные распределения, чувство радости было бесконечным — в жизни такого не испытывал, пожалуй, только, когда сын родился». 

Свой опыт преподавания в РГГУ (с 1995 года) и потом в Шанинке Борис Владимирович описывал так: «В последние годы я почувствовал некоторое удовольствие от того, что рассказываю ребятам про социологию и вроде нахожу какой-то отклик. Интересно смотреть, как начинают думать они сами. Однако мы работаем в неклассической форме и в неклассическом учебном заведении. Там и отношения складываются особые, и предметы преподаются особые. Мы читаем лекции вдвоем с Гудковым. Конечно, бывают случаи, когда Лев Дмитриевич занят или я занят. Когда вместе не можем, кто-то один отдувается. Но мы уже привыкли преподавать вдвоем. Видимо, мы непривычны к академической рутине, нам надо постоянно друг дружку поддерживать, иначе мы начинаем засыпать, а, главное, начинают засыпать наши студенты. Когда мы друг друга выручаем, что-то начинает раскручиваться, получаться». 

Борис Владимирович был другом нашей редакции. С 2002 года по 2014 годы на нашем сайте публиковались его статьи и эссе, его комментарии на актуальные темы. 17 января 2008 года он выступил с публичной лекцией «Культуры современной России». В 2009 году принял участие в проекте «Взрослые люди», смотрите его рассказы в 2 частях: «О временах Борхеса и началах социологии» и «От ВЦИОМа к Левада-центру». В декабре 2012 года принял участие в круглом столе «Язык перевода» на ярмарке Non/fiction. 

Кажется, одним из последних был его комментарий, в апреле 2014 года, на смерть Габриэля Гарсиа Маркеса. «Я надеюсь, что с физической смертью автора все-таки этот мир не уйдет, как Атлантида, на дно забвения, а будет с нами, с нынешними и будущими читателями, благодарными Маркесу», – сказал он тогда, и эти слова достойны и книг, и мыслей, и всего наследия самого Бориса Владимировича Дубина.

Наталья Демина, Полит.ру

Памяти Бориса Владимировича Дубина

(31.12.1946-20.08.2014)

…. я давно познакомился с Борисом Владимировичем Дубиным, когда в конце 1980-х начал работать во ВЦИОМе Т.И. Заславской и Б.А. Грушина. Тогда туда пришла группа социологов и культурологов, долгие годы формировавшаяся в легендарном семинаре Ю.А. Левады; одним из членов этого содружества был Борис Дубин. Моя профессиональная жизнь так складывалась, что ранее я не знал ни Леваду, ни его сотрудников, мы работали в разных нишах, слоях социологии. Я всегда занимался тематикой, связанной проведением опросов общественного мнения, все они подобного опыта не имели. Они представляли, скорее всего, сильнейший – тогда еще в СССР – коллектив теоретиков. Хотя я несколько раз выступал с сообщениями перед ними, это не сблизило нас.

И фактически я узнал Бориса Дубина после моего отъезда в Америку, из биографического интервью, которое он дал летом 2001 года Г. С. Батыгину.  После этого я старался читать сетевые материалы написанные им, задумывался о нем, как о социальным исследователе и о его гражданской позиции. Определенная сложность постижения Дубина как личности и профессионала заключалась в его непубличности, что отличало его от ряда его коллег по ВЦИОМ и позже — «Левада-Центру». Но что не вызывало моих сомнений, так это еще в юности укоренившееся в нем «шестидесятничество». Это видение мира возникло в нем рано, но потом оно развилось и устоялось в атмосфере Левадовского семинара.

Внешняя, событийная сторона жизни Дубина может быть описана очень кратко. Родился в Москве и всю жизнь прожил здесь, как он сам вспоминал: «…был очень домашний, одинокий и ни на кого не ориентировавшийся человек». В комсомол вступил в 11 классе, в доперестроечное время никогда не читал газет, никогда не слушал радио, кроме «Голоса Америки». Кончил филологический факультет МГУ по специальности «русский язык для иностранцев», готовили его к преподаванию во франко-язычных странах Африки, но после университета он «приземлился» в Ленинской библиотеке – таскать книги. Потом там же и в Институте книги занимался социологией чтения. И затем – ВЦИОМ. Но, по признанию Дубина, социология у него всегда была – любительская, даже будучи автором большого числа серьезных публикаций, профессионалом по самому высокому счету он себя не считал, он не стремился к степеням и званиям. Когда несколько лет назад я завершал книгу по истории российской социологии, в которой рассмотрен и путь вхождения Дубина  в социологию, я нашел на одном из сайтов информацию о том, что он – обладатель степени кандидата наук. После поиска в различных каталогах названия его диссертационного исследования я позвонил ему и сказал, почему собственно я ищу данные об этой работе. Он спокойно сказал, что на сайте ошибка, он и не думал о защите.

Уникальность Бориса Дубина как социолога и особый характер его социологических работ определяются тем, что до того, как стать социологом, и уже будучи социологом, он был переводчиком. Примерно в 1972 году он начал переводить с французского, потом выучил испанский и польский.  Он переводил испанскую лирику Средневековья, Возрождения и барокко, Борхеса, Неруду, французских и польских литераторов.

Переводчиком подобного масштаба можно стать лишь углубившись в мир, образ мыслей представителей другого времени и иной культуры. Проложенных путей в те пространственно-временные сферы нет, каждый ищет свои дороги. Борис Дубин нашел свою.

Наивно думать, что освоив те миры и открыв их для русских читателей, Дубин мог смотреть на российские события так, как-будто он не бывал в тех мирах, не пытался познать их. Все, что было узнано и пережито там, он использовал при анализе российской реальности. Как? Пока не знаю, и очень сожалею, что лишь недавно поставил перед собой подобную задачу.

Не знаю, успел ли Борис прочитать мое письмо, отправленное ему полтора месяца назад. Я крайне редко писал ему, но в тот день уже не мог откладывать на будущее. Письмо длинное, приведу лишь его фрагменты:   

«27 июня 2014, 9:30

Боря, я хорошо представлял твои политические (гражданские) установки… и потому рад, увидев твою подпись под Заявлением Конгресса интеллигенции, посвященное событиям в Украине. Все эти события – кроме всего прочего – развели в разные стороны даже людей, десятилетиями друживших и доверявших друг другу <…> 

Я хотел написать тебе в начале июля, но изложу мое дело сейчас…

…возможно, ты знаешь, что я занимаюсь не только историей и современностью американских опросов общественного мнения… почти столько же лет я изучаю историю советской/российской социологии… и нашел собственный источник информации – глубинные интервью с нашими коллегами по электронной почте… сейчас завершено и размещено в сети 60 таких бесед <…> 

Я не обращался с такой просьбой к тебе, Леше и Льву, так как вы многое рассказали о себе Гене Батыгину, и в моей книге по истории социологии, выпущенной в прошлом году Европейским университетом в СПб, есть и ваши «портреты».

Анализ собранной информации позволяет мне с уверенностью говорить о биографичности творчества социологов, т.е. их построения, предмет исследований во многом определяются их до- или внесоциологической деятельностью… мне не кажется оригинальным этот «посыл», но изучение механизмов, кейсов биографичности представляется интересным…

По роду твоей переводческой деятельности ты, конечно, постоянно видишь эту биографичность в поэзии… а есть ли там, если говорить о серьезных авторах, еще что-либо кроме биографичности?

Недавно я написал небольшую книгу о Грушине, хочу продолжить работу в этой нише…   написать о Фирсове, Заславской…

Могли бы мы с тобой немного поговорить о биографичности в литературе и социологии? Это, как ты понимаешь, не горит, но, как говорит Ядов, ваще…

<…> 

Что же это такое?

Не прошло и трех месяцев после некролога на смерть 50-летнего социолога Павла Романова, тот текст назывался: «Вопрос, навсегда оставшийся без ответа…». Дело в том, что уже будучи тяжело больным, он отвечал на вопросы моего интервью. Но на все – ответить не успел…

И мой разговор с Борисом Дубиным я задумал слишком поздно… 

… пусть земля ему будет пухом…»

Борис Докторов

Дорогой Лева,

Я заграницей и только что из Интернета узнал о смерти Бори Дубина. Я его знал меньше чем ты, но успел полюбить, считал родным и близким мне по духу человеком. Скорблю глубоко. Выражаю соболезнования его родным, тебе, всем нам.

Эмиль Паин

С этим невозможно смириться, как с потерей самого близкого человека.  После  Юрия Александровича  это самая  большая  утрата, не только  в научном, но и в человеческом смысле. Борис был не просто бесстрашным и бескомпромиссным мыслителем, он олицетворял собой  социологическую совесть , так необходимую всем нам и обществу в это  трудное время. Его социокультурный бэкграунд  придавал особую  убедительность его социологическим  измерениям. Нам остается только скорбить. Соболезную всем сотрудникам центра, всем социологам и нам, потерявшим  человека такого ума и души. 

Алла Верховская 

Глубокоуважаемый Лев Дмитриевич! Я потрясен известием о кончине дорогого Бориса Владимировича Дубина. Преподаватели и ученые Гуманитарного университета, имевшие честь и счастье слышать Бориса Владимировича, общаться с ним, читать и обдумывать его труды, скорбят вместе с Вами, всем коллективом Левада-центра.

Масштаб утраты, понесенной всей российской культурой, невозможно измерить. Личностный ее смысл и значение пока не умещается в сознании, не охватывается переживанием и мыслью. Только боль и протест против того, что невозможно принять и, увы, невозможно изменить.

Ушел крупный, талантливый и всесторонний ученый-гуманитар, чьи труды все эти годы питали нас трезвым и точным пониманием нашей реальности, состояния нашего общества, культуры, человека. Они, не сомневаюсь, навсегда останутся умным и честным свидетельством-осмыслением драматичнейшего периода в истории России, примером по-настоящему научной внутренне свободной социологии и гуманитаристики в целом.

Мы потеряли чуткого, проникновенного, деликатнейшего поэта-переводчика, без чьих творений уже немыслима мировая поэзия на русском языке.

И как всей нашей культуре, всем нам будет трагически не хватать этого тонкого, благородного, красивого человека, своим одухотворенным, плодотворным и человечным существованием доказывавшим немифическую реальность и силу русской интеллигенции, правду и жизнеспособность «незыблемой скалы» ценностей мировой культуры, чистоту и честность, бескорыстие и самоотверженность духовного начала.   

Мои самые искренние соболезнования семье Бориса Владимировича, коллективу Левада-центра, лично Вам, потерявшему выдающегося коллегу, соратника, единомышленника и друга.

В эти трудные горькие мучительные дни будем помнить, что культура не только дарует благодарную память, но и деятельное духовное бессмертие тем, кто своим плодотворным существованием обогатил ее. Борис Владимирович Дубин остается с нами, продолжая своими мыслью, чувством, словом, своим мощным творчеством и его плодами работать на культуру, на благо человечества.   

Лев Закс

Дорогой Лев Дмитриевич,

Сегодня я узнала что не стало Бориса Владимировича. Примите мои глубочайшие соболезнования. Борис Владимирович был человеком, встречей с которым я горжусь и которому всегда останусь благодарной за его помощь с диссертацией и удивительную доброжелательность. Он был таким удивительным собеседником! Очень скорблю. Передайте, пожалуйста, мои соболезнования семье Бориса Владимировича. Это огромная потеря.

Екатерина Левинтова

Невозможно поверить, что Борис Дубин умер. Последнее время он много болел, но все равно казалось, что никакие хвори не смогут его одолеть, что сила его духа и ясность его мысли будут залогом его долголетия. Он был настоящим ученым — как говорили в старину, ученым с большой буквы. И дело здесь не только в энциклопедических знаниях и поразительной работоспособности, коими он обладал в избытке. Он был носителем высоких этических принципов, как в науке, так и в жизни, а именно это редкое качество отличает подлинного ученого от работника академической сферы. Это страшная утрата для всех, кто знал и любил Бориса, но, конечно, наше горе ничто по сравнению со скорбью его родных и близких. Выражаю им самые искренние и глубокие соболезнования.

Ирина Прохорова

Совершенно не понимаю пока, что умер Борис Владимирович Дубин. Это очень важный для меня человек, как мы говорили в юности, «священная корова». С начала 90-х мне посчастливилось работать с ним в тогдашнем ВЦИОМе, а потом Левада-центре. Он, как и Левада, Гудков, Левинсон – люди, которые буквально меня «сделали». Дубин во многом сформировал мой круг чтения в 90-х, да и отчасти в 2000-х, и конечно же, повлиял на то, чем я тогда интересовалась и о чем пыталась писать – социология культуры, массовая литература и т.д. Он для меня всегда будет оставаться безусловным авторитетом – и научным, и человеческим. Что в нем поразительно – сочетание сложного, глубокого, при этом очень яркого и красивого интеллекта и открытости другому человеку, внимания к нему, желания поделиться всем, что он знал. В середине 90-х нам, молодым новичкам, он, Гудков и Левинсон делали что-то вроде семинаров по социологии — причем почти никто из нас не получал социологического образования. Знаете, с этими лекциями-семинарами почти ни один из моих университетских курсов не мог сравниться. Вообще, когда слушал, читал Дубина, говорил с ним — понятие «интеллектуальной радости» было осязаемым.
Конечно, уже многие написали, что в Дубине очень была важна его открытость новому и сложному и его культурная миссия – он открывал, «переводил» (не только как переводчик, но и как социолог, вообще автор) эти сложные, немейнстримовые смыслы, имена, направления в литературе и науке другим.
Еще он равно прекрасно говорил и писал – это же ох как не все умеют.
Я в основном пишу о Борисе Владимировиче как об ученом и учителе. Просто очень трудно писать о собственно человеке – порядочность, тонкость, деликатность и такт, доброта, обаяние, мягкая улыбка, голос, чувство юмора…Он был такой русский европеец, даже и не знаю как сказать точнее.
Нет, не могу понять пока

Оксана Бочарова

На смерть Бориса Дубина, собеседника…

Подбирать слова трудно не только потому, что остро жаль Борю, Антона, себя, вас, даже дремучую родину, которой все не в коня корм. Трудно не найти — употребить слова соразмерные (несоразмерных полно), зовущие предательскую превосходную степень и высокий стиль, а хочется говорить, удерживая в памяти то удивительное (и упоительное) противоречие, которое предлагал нам Боря, являя собой непреклонность и твердость, совмещенные с мягкостью, скромностью не из нашего времени рекламы и естественной для него терпимостью. Это, казалось бы, психологические частности, не будь Боря — умнейшим нашим современником, наряду с его тезкой Гройсом, но с той выгодой для нас, что социальное и психологическое не отвергал, оставаясь трезвым и отчетливым при формулировании сложного, большого, больного и эмоционального — в статьях, исследованиях, переводах, стихах. Кто-то, без сомнения, упомянет о формате личности эпохи Возрождения, но суть подарка заключалось в том, что вместо Возрождения была эпоха Вырождения, сначала советского, потом постсоветского. А природа не выбирает и кладет в колыбель из шума времени, убогого и безнадежного — убийственно точный и светлый ум, чтобы он делал черновую работу осмысления градации интеллектуального предательства, конформизма и самообмана. Счастье для нас, что Боря Дубин был не актер, а социальный писатель, человек слова, которое хранится лучше воздушных образов чужих и своих переживаний. Я из тех, кто был облагодетельствован Бориным существованием и обворован потерей… Но точнее многих сказал Миша Шейнкер : на моей улице сплошная тьма, фонарей нет, и в самый нужный момент один из оставшихся фонариков гаснет…

Михаил Берг

Уважаемый Лев Дмитриевич, друзья, коллеги, родные Бориса Владимировича!

Некрологи о смерти Бориса Владимировича Дубина в СМИ

Коммерсантъ

Газета.Ru

Радио Свобода

Русская планета

Лента.ру

Сноб

Кольта

BBC Russian

Телеканал Культура

Грани.ру

Дождь

Новая газета

Эксперт

Эхо Москвы

Ведомости

Полит.ру

Когита!ру

Российская газета

Независимая газета

Гефтер.ру

Вспоминая Бориса Владимировича: статьи, интервью, лекции

«Три стремления большинства россиян», Ведомости

Ранее неопубликованное интервью «Нам нести всю тяжесть расплаты», Кольта

Лекция «Что такое будущее?» в рамках Летней дискуссионной школе GADPARK, Фонд Егора Гайдара

Программа «Реакция как политический период, исторический термин и публицистический прием», Радио Свобода

Программа «Плоды Просвещения», Радио Свобода

Интервью, Новая газета

Новое литературное обозрение

Интервью, проведенное Г.С. Батыгиным 20 июля 2001 г.

Беседа с Борисом Дубиным в свежем номере «Отечественных записок»

Статья «Нарциссизм как бегство от свободы», Ведомости

Статья «Выгребной канал», Esquire

Борис Дубин читает стихотворения на закрытии литературного сезона 2013-2014 клуба «Китайский летчик Джао Да»

Четыре интервью в «Левада-Центре», данные интернет-журналу «Гефтер»

Радиопрограмма, посвященная памяти Бориса Дубина, с участием Л.Гудкова и Ю.Нисневича